шапки, поблагодарил за удачные действия полка. Нахмурив лоб, Примаков сказал:
— Жаль... добрых казаков потеряла бригада... Мазуровский, Почекайбрат, Храмков, Саранчук... Вот так оно и получается — земля давит мертвых, горе давит живых... Товарищ Минц, напишем родным... сегодня же...
Двигаясь на машине по нашим следам, комкор отобрал все самое ценное из палиевских папок, которые мы еще не успели отправить в штадив.
— Широко паны добродии размахнулись, — Примаков развернул трофейную карту, ту самую, что находилась в кармане мундира петлюровского сотника. — Вот тут в легенде [43] все сказано: ...избегать столкновений с большевистской кавалерией... прорваться к Киеву... стать твердой ногой на Днепре... поднять Левобережье... создать большую армию... Но... — усмехнулся Виталий Маркович, — план воеводы не план архитектора, который с абсолютной точностью можно воплотить в жизнь. Здесь все приблизительно... Стрела Палия смотрела на Киев, а сломалась у Стетковцев... Посмотрим, где сломается стрела Тюгюнника... Она тоже смотрит на Киев... Что ж? Наши казаки, сдается, отбили у них охоту рейдировать. Но есть еще хвостики. Они, кажется, пошли на Янушполь. Берите броневики Игнатова, двигайте. На все даю час...
А напутствие комиссара? Минц, упрекавший меня иногда за излишнюю горячность, теперь провожал доброй и умной улыбкой, молча, без слов.
Полк приближался к селу Янушполь. Бронеотряд тронулся в обход.
Оставив бойцов за укрытием, мы с Царевым выдвинулись вперед, чтобы наметить план атаки. Не встречая никаких препятствий, мы въехали в одну из улиц села. Вдруг огнем из пулемета, притаившегося в каких-нибудь ста метрах от нас, сбило коня помощника, потом самого Царева, скосило Грома, а затем и меня.
Я очнулся в машине командира корпуса, когда бронеотряд и 7-й полк под командованием Ивантеева уже находились в местечке. Меня, истекающего кровью, завезли в янушпольскую больницу. Всю ночь просидел возле меня Бондалетов. Очерет принес бутылку мускату, привезенного им из Британов. Приходили ко мне Климов, Мостовой и сотники полка. Навестили меня в больнице и командир корпуса Примаков с комиссаром Минцем. Пришли и наш комбриг Багнюк, и замполит Карпезо, чтоб пожать мне руку...
Физические страдания, вызванные тяжелыми ранами, не давали уснуть всю ночь. Но на душе было легко: червонные казаки с честью выполнили свой долг перед Родиной. Безвестный гайдамак Сидорянский, присвоивший себе историческое имя Палия, «полковника Фастовского и Белоцерковского», бежал, а Подольский «специальный» отряд диверсантов перестал существовать. «Правда» 22 ноября 1921 года писала, что банда петлюровского полковника Палия была застигнута красной конницей и наголову разбита к северу от Хмельника.
У нас были жертвы — и жертвы немалые. Значит ли это, что победа добыта дорогой ценой? Да, крови пролито много! Но если б мы не летели на диверсантов с шашками наголо, а, стараясь избежать потерь, сбивали бы их с каждого рубежа в пешем строю, ушедшая из-под наших клинков банда причинила бы людям много вреда. Значит, надо со всей твердостью сказать: победа над Палием была достигнута малой кровью!
Меня и Запорожца, как тяжело раненных, повезли в корпусной госпиталь в Винницу.
Двигаясь к Литину, наш шофер остановился в центре села Ивча. чтобы заправить радиатор водой. Машину окружили крестьяне. Мы с Максимом, измученные тяжелой дорогой, не чаяли поскорее очутиться на госпитальной койке. Вдруг над пулеметом, установленным на нашем грузовике, возник силуэт женщины. Закутанная в тяжелый шерстяной платок, склонилась над лякуртинцем Параня Мазур. Я услышал ее голос:
— Вот тут тебе, Максиме, продукция всякая за твое геройство. Пропиши, как там у тебя будет в госпитале.
Машина загудела. Параня соскочила, мы тронулись дальше.
Повернув голову, я спросил:
— Что, Максим, тоже крестная?
— Нет. Просто большой души она человек, — ответил Запорожец.
— А как у них с Семивзоровым?
— Вздыхает все по ней казак. Крепко, знать, она ему полюбилась.
После душной ночи, проведенной в переполненной хмельникской больнице, мы с наслаждением вдыхали утренний морозный воздух. Перед глазами плыли взятые инеем, изумительной красоты серебряные кроны лип и тополей, из-за которых едва виднелись черные контуры стволов.
В морозном воздухе, медленно опускаясь на поседевшие за ночь поля, лениво кружились хрупкие снежинки.
Нас продолжало неимоверно трясти. Мы терпели, зная, что дальше пойдет исправное шоссе. В Литине, вспомнив напутствие квартирохозяина, я послал Бондалетова попросить у Шкляра подушек, чтобы положить их под мое раненое плечо и под локоть Запорожца. Гражданин нэпман, забыв про свое обещание, и слушать ни о чем не хотел. Но Бондалетов не растерялся и именем революции произвел реквизицию. Эти подушки, выручившие нас, мы вернули Шкляру на пасху 1922 года, когда возвращались через Литин в полк.
Временно командовал частью Климов. Но вскоре он умер от тифа и был похоронен в Литине. Царев, через две недели после легкого ранения севший в седло, снова исполнял свои обязанности.
Западная печать, скрывая факт разгрома Палия, надеялась еще на то, что Тютюнник, проникший на территорию Волыни, подправит скверные дела Пилсудского. Редактор «Газеты львовской» Станислав Россовский, печатая «ошеломляющие» сенсации, сообщил, что Каменец-Подольск взят и эмигранты толпами возвращаются за Збруч, что атаман Заболотный захватил Жмеринку и большие силы повстанцев осадили Одессу. Даже воскресили Махно, давно уже шатавшегося по парижским кафе. Газета сообщила, что он хозяйничает в Тирасполе.
Окрыленный дутыми успехами петлюровцев, Волынский отряд генерал-хорунжего Янченко, при котором находились Тютюнник и эмиссар Пилсудского пан поручик Ковалевский, в ночь на 4 ноября перешел границу. На Тетереве мелкие банды из Волынских лесов довели численность отряда до 1250 человек.
Но Тютюнника постигла та же участь, что и Палия.
8 ноября в районе Чеповичи диверсантов встретила кавдивизия Котовского. Получив первый удар, петлюровцы девять дней, уходя от погони, рыскали в лесах Волыни. 17 ноября котовцы окружили банду у Малых Минков — Звиздаля. После упорного боя, в котором пало больше 200 бандитов, остальные сдались. Советские кавалеристы захватили в плен петлюровскую администрацию: начальника гражданского управления Куриленко, министра торговли Красовского, эмиссара Пилсудского поручика Ковалевского, назвавшегося вначале атаманом Терещенко.
Сам Тютюнник позорно бежал с 30 всадниками. Участник этого похода подполковник Ремболович сообщает, что «с первыми выстрелами у Мал. Минков все устремили взоры на генерала Тютюнника. Он же, заметив вражескую конницу, карьером поскакал на запад, к советско-польской границе. За ним следом летели генерал Янченко, командиры бригад Сушко, Шраменко и конная сотня Хмары... Началась паника во всем отряде» [44].
По указке пилсудчиков в то же время выступили Булак-Булахович в Белоруссии и генерал-хорунжий Гуляй-Гуленко на Одессщине. Этих авантюристов постигла участь Палия и Тютюнника. Булак-Булахович, сопровождаемый Савинковым, был разбит в лесах Белоруссии, а атаман Гуляй-Гуленко — под Тирасполем.
Но битые мюнхаузены свое очевидное поражение изображали как большую победу. Особенно фантазировал подполковник царской службы Черный, возглавивший банду после ранения Палия. Он пишет, что имел много боев с «московскими частями, разбил пограничную охрану, учебную команду, роту пехоты, 8-й кавалерийский полк червонного казачества, 7-й конный полк, 2-ю бригаду червонного казачества, три отдельных отряда особого назначения, 57-й конный полк, батальон 515-го полка, уничтожил две чрезвычайки, в м. Курном повесил помкомвойск КВО»[45].
