чтобы очередной, раз осмотреть окрестности. Вот так и получилось, что я заметил этих ютов раньше, чем они меня.
Они ехали с южной стороны, вели с собой десятка два лошадей без всадников, и некоторые из этих коняшек показались мне чертовски знакомыми. Они проехали мимо меня совсем близко, легко было разглядеть, что это военный отряд, возвращающийся из какого-то набега. Они везли с собой окровавленные скальпы — похоже, повстречали невзначай моих приятелей-хикариллов. Поймать из засады апача — дело нелегкое, но, по всему видать, на этот раз юты добились своего.
Промелькнула у меня мысль украсть лошадь, но я тут же постарался ее позабыть. Не в том состоянии были у меня ноги, чтобы двинуться за ютами, да и еще одной погони я бы не выдержал. Нет, лучше всего мне потихоньку пробираться на восток, к реке Анимас — я слышал, там можно встретить золотоискателей.
Практически все время я был голодный. Того, что я находил, еле-еле хватало, чтобы держать душу в теле, а дальше, на равнине, добывать пищу станет еще труднее. По дороге я натолкнулся на джимсонову траву — вонючий дурман по-другому, срезал немного листьев и положил в мокасины вместо стельки. Мне приходилось лечить этими листьями болячки от седла, я знал, что они унимают боль и вроде бы ускоряют заживление, но штука эта опасная, валять с ней дурака не стоит, и многие индейцы к этой травке не прикасаются.
Я продолжал внимательно глядеть по сторонам и заметил целую поляну синих цветов вроде флоксов — навахо варят из них чай, от которого громко поют во время «Пляски скво»; а еще он у них служит «лекарством» — колдовским зельем, они его используют, когда заклинают ветер. Но вот съестного мне ничего не попадалось до самого вечера, пока я наконец не поймал в излучине ручья отличную большую форель — проткнул копьем. Это было скорее везение, чем умение. А после, когда я уже остановился на ночь, нашел немного индейского картофеля. Так что поел сравнительно неплохо.
Дожевал я рыбу, скорчился у костерка и принялся мечтать о хижине, о девчонке, об ожидающем меня ужине — а что еще делать одинокому парню, у которого впереди ничего хорошего, зато за спиной — одни неприятности? Скоро неподалеку завел свою песню сверчок, и я постарался шевелиться поосторожнее, чтобы не задавить его ненароком. У нас в горах говорят, что если задавишь сверчка, то придут его приятели и сожрут у тебя носки. Нелегко бы этим приятелям со мной пришлось — у меня-то ни носков, ни чего другого…
Галлоуэй небось сейчас в шикарном ресторане или в гостях у кого набивает себе брюхо бифштексами с жареным картофелем по-французски, а я тут помираю с голоду в лесу. Я вообще-то редко когда себя жалею, но в эту ночь на меня накатило; впрочем, как там говорится в старинной ирландской пословице: корабль начинается с доски, печь — с камня, смерть — со сна.
Я заснул.
Было холодно, обильная роса легла на траву и на меня, но я спал, и ветер шептал в листьях осин, и в темноте ко мне на язык попал вкус дыма, а его запах — ко мне в ноздри. Было холодно и темно, когда запах дыма разбудил меня, и я сел, трясясь от озноба, прямо зубы стучали. Я вслушивался в ночь — и не слышал ничего, но потом уголком глаза поймал слабый отблеск; присмотрелся — и разглядел угасающий костер не дальше чем в полусотне ярдов.
Медленно и осторожно поднялся я на ноги… Их около дюжины, и один не спит, караулит. Должно быть, они разбили лагерь, когда я уже уснул, хотя для индейцев это уж совсем позднее время, но с рассветом они, конечно, меня найдут… Я осторожно влез в мокасины, собрал все, что нес с собой, и ускользнул. А когда убрался подальше от их стоянки и оказался уже на дне ущелья, я побежал.
Земля под ногами была мягкая, и единственное, что мне было нужно сейчас,
— это уйти от них как можно дальше. Я то бежал, то ковылял шагом два часа, а потом вошел в ручей.
Луна уже взошла, и все вокруг купалось в белом сиянии, такая это была красота, что просто поверить невозможно; ярко серебрились осины, а сосны стояли темные и тихие. В холодной воде ногам было хорошо, но из-за быстрого течения и ненадежного дна приходилось двигаться не спеша. Через некоторое время я выбрался на берег и сел; мышцы гудели от усталости, ступни снова разболелись. Я осторожно вытер их досуха пучками травы и шалфейных листьев.
Едва засерело, я двинулся дальше. Не пройдет и часа, как они найдут мой след и двигаться будут куда быстрее, чем мне по силам. Я не встречался раньше с ютами, но слышал о них всякое, а здесь все же их страна.
Я старался идти по каменистым местам, а в руках нес небольшой плоский камень, чтобы подкладывать его в тех местах, где нога может оставить-след. Конечно, от камня тоже останется след, но это же не отпечаток ступни, мало ли от чего он мог остаться… Юты могут найти меня, но я не собирался облегчать им работу — и поэтому бросал камень на землю и с него перебирался на твердую поверхность, где следов не остается.
Что-то зашуршало в кустах. Я резко повернулся, но успел заметить лишь, как шевельнулись листья там, где кто-то прошмыгнул. Я присел за камнем и ждал — но никто не появлялся. Выставил я копье, двинулся к кустам — и нашел едва заметные следы… волка.
Он все еще был тут — редко бывает, чтоб волк в одиночку так долго преследовал человека. Но этот все же был здесь в кустах, подкрадывался ко мне, чтобы убить. Ничего, пусть поищет добычу полегче…
Дважды мне пришлось пробираться через густой осинник; я старался не оставлять следов и все время держал на примете какое-нибудь местечко, где можно было бы спрятаться. К этому времени они, наверно, уже обнаружили мой костер и пустились меня разыскивать.
Снова начали кровоточить ноги. Потом я услышал орлиный крик — только это кричал не орел, и причем с такого места, где орла быть не могло. Это один из них нашел, видно, какой-то мой след и сзывал остальных.
Теперь-то они меня точно найдут — рассыплются, все прочешут и обнаружат следы. Уж слишком я усталый, слишком медленно двигаюсь, и ходьба мне так тяжко достается, что без ошибок не обойтись.
И вдруг я увидел, что дальше идти некуда. Дорога кончилась. Я все время выбирал дорогу, где полегче, а теперь склон горы резко оборвался, и я очутился на краю обрыва, над глубоким озерцом, лежащим футов на тридцать ниже. Где-то неподалеку шумел водопад, но поверхность воды внизу была гладкая и чистая. Я не колебался.
Я смог зайти достаточно далеко, и о возвращении не могло быть и речи. Не задумываясь, я швырнул в воду свои вещи и прыгнул следом, ногами вперед.
Секунда падения, а потом мое тело коснулось воды и врезалось в нее, как нож. Она была невероятно холодная. Я погружался все глубже и глубже, потом наконец начал всплывать — и ударился во что-то головой; это оказался мой самодельный колчан со стрелами. В нескольких ярдах от него плавал лук. Подобрал я свое распрекрасное оружие и поплыл к единственному берегу, который тут имелся — узкому пляжику, покрытому белым песком и расположенному под обрывом, с которого я спрыгнул.
Пляжик был крохотный, не больше четырех футов в длину и трех в ширину, но все же давал возможность выползти из воды и передохнуть. Я поплыл туда и наткнулся на копье и свернутую шкуру с моими пожитками — она не затонула. Выбросил я на берег лук и стрелы, а потом выловил остальное и вернулся к пляжику.
Растянуться на этом бережочке во весь рост никак не получалось, только оставить ноги в воде — ну, так я и сделал. Эту песчаную полоску было видно только с поверхности воды, потому что озерцо окружали со всех сторон гладкие отвесные скалы, самая низкая из которых поднималась над водой на добрых шесть футов. Даже если индейцы обойдут вокруг и заберутся на скалы прямо напротив, им никак не удастся заглянуть в мое укрытие. Их глазам откроется лишь вода и скала, нависшая надо мной.
Здесь вряд ли кому удастся меня найти… но оставался вопрос, вот такой здоровенный вопрос: как отсюда выбраться?
Еды у меня совсем не осталось, да и сил почти не было — но зато я на какое-то время оказался в безопасности. В общем, свернулся я на песке калачиком, натянул на себя остатки шкуры — и заснул.
И во сне мне приснилось, что я слышу, как фыркают и топают лошади, скулит собака или волк и где-то падает вода…
Прошло много времени, пока я проснулся. Я промерз до костей, просто трясся от холода, вода в густых
