– А как он в постели? – откровенно поинтересовалась Синтия.
– Он-то? Да как все.
– О-о? – протянула Синтия лукаво. – А как все?
– Нормально.
За их спиной раздался голос Джона:
– Ага! Попались!
Они подпрыгнули от неожиданности. Мужчины ухмылялись.
– О чем это вы болтаете? – спросил Джон. Но, не дожидаясь ответа, напустился на Джорджа: – Ну и с чего ты взял, что она похожа на Бриджит Бардо?! – он бесцеремонно взял Патти за подбородок и повернул туда-сюда. Потом, подхватив под мышки, приподнял и поставил на ноги. Оттянул ворот кофточки, нахально заглянул под нее. – Ничего похожего, – резюмировал он.
– Можно подумать, ты видел это у Бриджит Бардо, – высокомерно усмехнулась Патти, поправляя платье.
– Похожа, похожа, – настаивал Джордж. – Во-первых, она такая же красивая, – он загнул палец. – Во- вторых, у нее такие же волосы. А в-третьих, зубы. Патти, покажи, пожалуйста, ему зубы.
– Ты что, совсем обезумел? – возмутилась Патти. – Я вам лошадь, что ли?
– Синтия, покажи зубы! – приказал Джон.
Та, не переча, оскалилась.
– Во, понял? – обернулся Джон к Джорджу. – Воспитание!
– Зато у Патти – зубы, – ответил Джордж с интонацией явного превосходства.
В дверь постучали.
– Войдите!
Заглянул управляющий пансионатом. Он был явно испуган.
– Прошу прощения, мистер Леннон. Я хотел бы вас предупредить. Журналисты узнали откуда-то, что вы здесь, и внизу их сейчас человек тридцать.
– Пронюхали! Надо смываться! – Джон потребовал: – Распорядитесь, чтобы ко входу подошла машина, в которой вы возите белье. И принесите два платья горничных.
– А помолвка? – расстроился Джордж.
Джон сделал успокаивающий жест, затем взяв Джорджа и Патти за шкирку, заставил их поцеловаться:
– Благословляю вас, дети мои, – пропел он, похлопал рука об руку, с видом выполненного долга и заторопился снова: – Все. Бегом переодеваться!
Через час Джон и Джордж спустились вниз.
– А где же ваши прелестные спутницы?! – подсунув к самому лицу Джона микрофон, осведомился пожилой лупоглазый репортер в линялых джинсах.
– Кого вы имеете в виду? – поднял брови Джордж. – С нами никого нет. И мы не собираемся давать интервью.
Они пробились к выходу и влезли в автомобиль.
Тем временем Синтия и Патти, переодевшись в горничных, выкатили во двор тележку с грязным бельем, под дождем загрузили его в грузовик и, забравшись в кузов, зарылись в вонючее тряпье.
Всю дорогу до аэропорта их нещадно трясло, и на каждой колдобине они истерически взвизгивали.
Автомобиль с Джоном и Джорджем подкатил к аэропорту минут через десять после того, как туда прибыли девушки.
– А вот и наши принцессы, – указал Джон на двух мокрых и грязных горничных, трясущихся у входа.
– Ты был прав, – кивнул Джордж. – На Бриджит Бардо она совсем не похожа…
И все-таки их почикали. В аэропорту прибытия их ожидала целая свора фотокорреспондентов, и на следующий же день газеты пестрели снимками Джорджа с Патти. Помолвка состоялась в принудительном порядке.
Снова Америка – США и Канада. На этот раз Брайан уже не беспокоился, теплым ли будет прием. Достаточно сказать, что по всей Америке траслировался радиорепортаж о том, как проходит полет.
За двадцать один день они дали тридцать один концерт. Америка бесилась и сходила с ума. Их гостиничные номера превратились в тюремные камеры. У входа в комнату Нила выстраивались длиннющие хвосты девушек, мечтающих познакомиться с «Битлз» поближе. Однажды Пол поймал его на том, что самых симпатичных он оставляет себе и персоналу, а к музыкантам отправляет тех, что поплоше. Разразился скандал, который чуть было не стоил Нилу места.
Вновь за воплями зрителей не было слышно музыки. «Битлз» безбожно лажали, но никто этого не замечал. Иногда они играли песни значительно быстрее, чем надо, чтобы поскорее смыться со сцены. Первые ряды занимали инвалиды, уверенные, что «Битлз» принесут им исцеление. Словечко «битломания» прочно вошло в обиход газетчиков.
Не только как социальное явление, но и как медицинский термин.
…Девятилетний мальчик из пригорода Атланты по имени Марк Чепмен напугал своих родителей тем, что ночью разговаривал с кем-то в пустой спальне. Их разбудил его громкий возбужденный голос за стенкой.
Миссис Чепмен осторожно подошла к его приоткрытой двери. При свете ночника Марк сидел на полу в клетчатой пижаме, пристально глядел на стену и, размахивая руками, вещал безжизненным скрипучим голосом:
– …В прошлый раз вы не послушались своего короля и были сурово наказаны. Но сегодня моя невеста, принцесса Розалинда попросила меня сделать вам подарок. По-моему, вы этого не заслуживаете, но она сказала, что главные бунтовщики казнены, а остались только верные мне подданные. И я согласился с ней.
– Марк… – осторожно позвала мать.
Он поднял на нее невидящий взгляд, затем вновь перенес его на покрытую старыми обоями стену.
– К тому же принцесса сказала, что другого такого случая может и не быть, ведь они могут больше никогда не приехать в Америку. Вы конечно уже догадались о ком я говорю? Да! Радуйтесь и восхваляйте своего короля, собирайтесь на огромном стадионе. Перед вами выступают великие «Битлз»!
Марк стал покачиваться из стороны в сторону и, сменив интонацию на заговорщицкую, тихонько запел:
– Марк! – позвала мать громче, чувствуя, как холодок пробегает по ее спине.
Он замолк, обернулся вновь и приложил палец к губам. Теперь он явно видел ее, и его брови были сердито нахмурены:
– Тихо, мама, они поют… – сказал он шепотом.
– Кто? – так же шепотом спросила мать.
– Разве ты не слышишь? Они поют для моих человечков. Вот, посмотри, – ткнул он пальцем в обои.
– Я ничего не вижу…
– Это потому что они очень маленькие. Но я-то их вижу. Ты не умеешь становиться маленькой сама, а я умею.
…Утром миссис Чепмен впервые повезла сына к психиатру. Его фантазии перешагнули пределы нормального.
В автобусе он поведал ей:
– Помнишь, я тебе рассказывал, что раньше прятался под кроватью у какого-то злого мальчишки? А теперь я знаю, что это был Джон Леннон. Но теперь я еще знаю, что он совсем не злой, а наоборот, очень
