сегодня – торговля готовым платьем.
– Может быть это и так, но мы-то тут при чем?
– Ни при чем! – Брайан радостно потер руки. – Вот это – самое главное! Платьем займусь я. А вы будете получать дивиденды со своих денег. Я уже придумал, как будет называться магазин… Угадай?
– «Эпштейн и компания»?
– Нет. Попробуй еще.
– «Одежда от „Битлз“»?
– Ерунда! Ну, напрягись!
– «Пеленки и распашонки»?
– Ах, Пол, Пол! Как все это банально! Называться магазин будет коротко и ясно: «Яблоко»[103]. Это же само собой разумеется!
– Да? – удивился Пол.
– Конечно, – подтвердил Брайан. – Я уже и помещение присмотрел…
– А песни мы писать будем?
– Ну… Если тебе хочется…
– Хочется, – признался Пол. – Уже давно.
– Ладно, пиши, – разрешил Брайан. Но, подумав, добавил: – Только не много. Я же говорю, запись – чертовски дорогая штука… К тому же, какой смысл их записывать, если радиостанции не желают проигрывать их?..
Зазвонил телефон, и Брайан метнулся к нему, покинув обескураженного Пола:
– Алло? Да-да… Да, у меня… Сейчас проверю. – Он положил трубку на стол рядом с аппаратом, быстро подошел к Полу, взял его за запястье и, возведя глаза к потолку, нащупал пульс. Затем заглянул ему в левый глаз, двумя пальцами широко раздвинув веки… Вернулся к телефону.
– Нет, – сказал он в трубку. – Я проверил. Это не правда… – И повесил ее. – На чем я остановился? Ах, да, на радиостанциях. Би-би-си запретили вашу «День жизни», посчитав ее написанной под воздействием наркотиков…
– Подожди-ка, – остановил его Пол. – О чем ты говорил по телефону?
– По телефону? Меня спросили, правда ли, что ты умер. Я ответил, что неправда…
– Что за странный вопрос? – удивился Пол, почувствовав себя вдруг не очень уютно.
– Говорят про какую-то нашивку у тебя на рукаве… Я, честно говоря, ничего не понял. Но главное, все это – чепуха. Уверяю тебя, ты вполне живой…
– Про какую нашивку?
– Не знаю. Что-то на конверте…
Пол схватил со стола пластинку и вгляделся в конверт, на котором «Битлз» стояли среди пятидесяти восьми самых значительных, по их мнению, людей эпохи – от Карла Маркса до Мерлин Монро. Потом вгляделся в постер…
– Что за чертовщина! У меня на нашивке был только герб!
Брайан наклонился у него над плечом:
– А теперь написано «O.P.D.»[104] Странно, как это я раньше не заметил?..
– Вот скотина! – Пол вскочил на ноги. – Это Джон подрисовал! Я вспомнил! Он подошел ко мне со своей паскудной ухмылочкой: «Макка, я тебе приготовил сюрприз…» Я думал, он это про портрет Стюарта, который влепил вот тут, сбоку. Сначала его в списке не было…
Пол дотянулся до телефона и набрал номер Джона. Но Синтия ответила, что тот «снова на выставке этой своей сумасшедшей японки…»
– Выходит, не зря мне приснился такой неприятный сон про тебя, – заметил Эпштейн.
– Какой? – Пол все еще был не в себе.
– Представь, мне приснилось, что мы впятером, немного навеселе, стоим на моем балконе и о чем-то оживленно беседуем. И вдруг я понимаю, что это сон… У тебя когда-нибудь так было, чтобы ты во сне понял, что это сон, и начал этим пользоваться? Летать, например…
– Да, было пару раз…
– А у меня часто бывает. Ну вот. Я и говорю вам: «Ребята, на самом деле, все это мне снится. Хотите, например, я спрыгну с балкона, и со мной ничего не случится?» А вы смеетесь: «Ты слишком много выпил, Брайан…» Тогда я, быстро, чтобы вы меня не успели задержать, переваливаюсь через перила и падаю вниз. Но, перед самой поверхностью, скорость моя, само собой, уменьшается и в конце концов я плавно приземляюсь на ноги. Помахал вам снизу. Вы что-то кричите, машете мне. А потом я смотрю, Пол, ты перелазишь через перила и тоже прыгаешь вниз… Ты просвистел мимо меня и – ба-бах! – расшибся в лепешку. Страшно было смотреть… Еще бы. Тебе-то все это не снилось… Мне было очень тебя жалко, и я проснулся со слезами на глазах… Думаю, рассказать тебе или не рассказывать?.. Ну, ладно, хватит об этом. Давай, поговорим о магазине.
– Нет, Брайни, – заспешил Пол. – Про магазин мы потом поговорим. Я должен разобраться.
Но встретиться с Джоном ему удалось только через неделю, четырнадцатого июня, в студии.
– Что это за идиотские шуточки? – спросил он, сунув конверт в нос сидящему с гитарой Джону.
– Это? – Джон ухмыльнулся. – Это я так… Ты сказал, что Йоко Оно – дура, я и обозлился. Да, не бери в голову, никто не заметит.
– Да?! – вскричал Пол. – Ты думаешь?! Уже все газеты написали, что я умер! Даже называют место автокатастрофы! А я, оказывается, вовсе не я, а какой-то парень, который выиграл конкурс моих двойников!
– Клево! – оскалился Джон. – Хорошая примета. Долго жить будешь.
Пол в сердцах бросил конверт на ковер и пошел к выходу.
– Эй! – крикнул Джон ему вдогонку. – Да ладно ты! Постой!
Пол остановился, не оборачиваясь. Джон предложил:
– На следующем диске нарисуешь меня в гробу и белых тапочках.
Пол двинулся дальше.
– Да постой ты! Я тебе песню новую хочу показать!
Пол вернулся и молча сел напротив.
– Я предлагаю ее сыграть на всемирной перекличке. Слушай…
И он сыграл «All You Need Is Love»[105].
– Ну как?..
– Песня отличная. А Йоко твоя – дура косоглазая, похотливая сука и кривоногая уродка.
Джон сжал кулаки и привстал. Пол выставил вперед ладони, защищаясь.
– Все-все! Мы – квиты! Давай работать над песней!
Джон нехотя разжал пальцы.
– Ну, давай, – процедил он сквозь зубы. – Давай…
И вот, двадцать пятого августа, телевизионщики установили камеры и прожектора в павильоне «Парлафона». Этот сюжет – рождение новой песни «Битлз» – транслировался в двадцати четырех странах мира. «Битлз» представляли нацию, они представляли всю английскую молодежь…
Частично фонограмма была уже записана, но приглашенный оркестр и голоса звучали вживую.
Оркестр грянул… «Марсельезу». Плавно перешедшую в трехголосие: «Любовь, любовь, любовь…» Собственно, в этой маленькой увертюре уместился весь смысл песни. Переустройство мира через любовь – главный принцип хиппи.
Не менее символична была и сама манера исполнения. Солидные оркестранты во фраках, внимательно глядя в ноты, усердно выводят свои партии… И вот доходит очередь до вокала. Джон вяло брякает аккорд на гитаре и, не прекращая жевать резинку, лениво проговаривает:
Оркестранты (старшее поколение) старательно водят смычками. Джон Леннон жует резинку. Словно очнувшись от транса, проговаривает следующую фразу:
