жили среди хиппи, пели песни на дорогах, питались чем Бог послал. На базарах воровали продукты... Жили в подвалах, в заброшенных вагонах, на чердаках... В конце концов, благодаря усилиям моих родителей розыск прекратили и меня оставили в покое. Начинался новый этап перестройки и диссиденты уже никому не были нужны'.
Восточный синдром Студия 13 (1987)
сторона А
Излишества
Отгороженный мир
Ханжа
Город рыб
сторона В
Кукла
Кельт
Дыба
Бобин Робин
Эта магаданская группа всегда была слишком оторванной от внешнего мира, чтобы позволить себе быть побежденной социумом. Их музыка, возбуждавшая тайные уголки подсознания, отдаленно ассоциировалась с King Crimson и Talking Heads, но никогда не вписывалась в рамки модных стилей и направлений. Их своеобразная энергоподача, непривычные образы в текстах и нездешний гитарный минимализм с трудом поддавались рациональному осмыслению. Критики вились ужами, то называя композиции 'Синдрома' 'визуальным мышлением', то сравнивая их с 'ожившими картинами Хуана Миро' или с 'пришедшими в движение статичными безглазыми фигурами Де Кирико'. Столь необычные формации, как правило, не существуют слишком долго, но обязательно оставляют после себя яркий след. 'У Восточного синдрома' таким следом оказался их дебютный альбом 'Студия-13'.
Эта работа создавалась полтора года. Начало ее датируется 86-м годом, когда студенты магаданского музучилища Костя Битюков, Александр Пономарев и Женя Валов приобрели самодельный 16-канальный пульт и стали записывать фрагменты будущих композиций. Валов, учившийся по классу контрабаса, играл на басу, Битюков и Пономарев - на гитарах. Вскоре к ним присоединились сокурсники - саксофонист Володя Бовыкин, программист ритм-бокса Юра Хотенко, а также вокалист и автор ряда песен Андрей Неустроев.
Поначалу казалось, что Битюков и Неустроев идеально дополняют друг друга. Здоровая конкуренция между ними служила одним из рычагов для движения и внутреннего развития всей группы. Взрывной и экспрессивный Неустроев являлся генератором кучи идей, а склонный к созерцательности Битюков осмысливал и воплощал град сыпавшихся на него предложений в завершенные формы. В конечной аранжировке песен Битюкова-Неустроева участвовали все музыканты.
'Наша сила была в сплоченности и коллективизме, - вспоминает гитарист Александр Пономарев. - Мы были на взводе и очень легко взрывались. Но при этом каждый знал, что именно требуется от него для общего дела'.
Вершиной коллективного творчества 'Восточного синдрома' стала композиция 'Кельт' - один из сильнейших номеров за всю историю отечественной рок-психоделики. Битюков придумал запоминающийся гитарный рифф - словно звуки траурного марша, под который хоронят живых. Пономарев и остальные музыканты превратили этот гипнотический рисунок в подлинную атаку на подсознание, извлекая из инструментов какой-то бесконечный крик и ритуальные заклинания.
Изначально в 'Кельте' звучал текст Битюкова - некое подобие индийской мантры, ритмически обыгранной при помощи бубенцов и биения палкой о ноги. В канонической версии песни все-таки оказался текст Неустроева, который, обнаружив на прилавке магазина первую официально изданную пластинку 'Аквариума', в эйфории воскликнул: 'Я - кельт!' Этот возглас и лег в основу новой сюжетной линии.
'Об 'Аквариуме' я узнал в 87-м году, когда прочел статью в журнале 'Театр' и увидел в одной из телепередач их видеоклип на песню 'Двигаться дальше', - вспоминает Неустроев. - И я их сразу же полюбил'.
Эстетика 'Аквариума' оказалась мощнейшим противодействием неявным установкам Неустроева на саморазрушение. В сознании Андрея произошел определенный перелом, и теперь он воспевал не темные стороны жизни, а чествовал 'мир, про который шепчут свободные льдины'. Написанный им рок-н-ролл 'Бобин Робин' оказался замаскированным обращением к Гребенщикову ('раздраженные веки, неприкрытая проседь'), а упоминание журнала 'Театр' давало смутный намек на то, о ком именно идет речь.
Сердца местной публики также были покорены композицией 'Кукла', фраза из которой - 'перевязанный скотчем' - была очень модной на Колыме в том сезоне.
'Кукла' писалась на совершенно жутких ломах, - вспоминает Битюков. - Всю ночь я читал ирландскую поэзию, а под утро, отложив в сторону книгу, часа за полтора написал музыку и слова'.
Тексты Битюкова погружали слушателя в состояние болезненной тишины и безвременья. Это действительно был отгороженный мир - планета, заселенная летающими собаками, говорящими рыбами и белыми свиньями, которые мечтали о том, как их заколют, потом побреют и подадут к столу. Классическое кэрролловское зазеркалье, 'где вода смыкается с ярко-синим небом', настороженное самопогружение - с перерастающим в безумие неистовством.
Песни 'Синдрома' все заметнее становились естественным продолжением образа жизни всей группы. Природа их поступков лежала в мрачноватом историческом прошлом родного Магадана - золотые прииски, колонии, зоны, тайга. Музыканты все чаще начинали доверяться стимуляторам, все чаще позволяли иррациональному брать верх над прагматичной созидательностью будней. Они динамили собственные выступления, отдавая предпочтение дурманящим травам чуйских степей. Их нервные прозрения, поиски путей к истине и к собственному Богу часто приводили к необъяснимым вещам. Мистика. Очень много мистики вокруг. Они никогда не представляли, что может случиться с ними в следующую минуту.
...После того как в начале 87-го года Битюков очутился в больнице с расплывчатым диагнозом 'нервный срыв', на роль лидера выдвигается Неустроев. К моменту 'освобождения' Битюкова 'Восточный синдром' представлял собой гремучую смесь противоречий, которые в итоге и явились фундаментом для постройки уникального здания 'Студии-13'.
Разногласия внутри 'Синдрома' становились все сильней, причем источниками вкусовых баталий
