Первая половина альбома представляла собой блок неожиданно жестких композиций, в котором, с точки зрения Гребенщикова, 'гитара и пианино решают, кого из них должно быть больше'. Вторая сторона 'Табу' - удивительно точная фиксация атмосферы 'молчаливых дней' - с мрачными дорзообразными клавишами, воем саксофона и плачем гитары, заставлявшими поверить в реальность ситуации, когда 'никто из нас не выйдет отсюда живым'. Нетипичную для 'Аквариума' динамику разбавляли два номера в стиле реггей и мягкая акустическая зарисовка 'Радамаэрл' в финале.
...Сессия 'Табу' происходила в июне-июле 82-го года в студии Тропилло на два двухканальных магнитофона Studer, выцыганенных Андреем Владимировичем на лето у ленинградского отделения 'Мелодии'. Альбом записывали с одним наложением, а каждую композицию делали максимум в два дубля. Переигрывались лишь самые криминальные фрагменты, причем иногда не удавалось сделать и этого. К примеру, композиция 'Сыновья молчаливых дней', изначально планировавшаяся минут на десять, в итоге получилась значительно короче. Со слов музыкантов, 'теоретически она могла быть длиннее, законченнее и лучше', но у Тропилло в тот момент закончилась пленка и поэтому на оригинале в конце песни следует обрыв.
В 'Пепле' оказался слегка завален вокал - во многом из-за того, что музыканты считали, что голос не должен заглушать инструменты.
'Музыканты знали тексты песен наизусть, и им казалось, что все вокруг слышат слова, - вспоминает Тропилло. - Обычно я выдерживал их давление, но на 'Пепле' они взяли надо мною верх. В результате через несколько лет при обработке оригинала для пластинки 'Red Wave' мне пришлось применять искусственный прием. На первой строчке каждого куплета 'Пепла' я поднимал регулятор громкости на вокале на 6 децибел - чтобы первый удар мог зацепить ухо в направлении голоса'.
Примечательно, что спустя шесть лет после выхода 'Табу' Гребенщиков совместно с Дэйвом Стюартом в одной из студий Лос-Анджелеса записал еще один демо-вариант 'Пепла', на котором лидер Eurythmics сыграл настолько эффектное гитарное соло, что БГ, по его словам, 'был сдут в пять минут'.
...Ряд композиций, записанных 'Аквариумом' на сессии 'Табу', в альбом так и не вошли. Особо сильные разногласия возникли в отношении песни 'Сентябрь', сыгранной музыкантами вживую без всяких наложений и которую Гребенщиков решил в 'Табу' не включать. В свою очередь, Тропилло, обычно предельно корректный в вопросах творческой свободы, на этот раз отступил от правил и по собственной инициативе дописал 'Сентябрь' в 'хвост' альбома.
Но, по большому счету, не эти события определяли атмосферу работы. Ближе к концу записи в студии возникла нервная обстановка, истоки которой скрывались в желании каждого из музыкантов вывести на первый план именно свой инструмент.
Пиком вкусовых конфронтаций стало столкновение взглядов Курехина, проповедовавшего утонченную околоджазовую эстетику и стремившегося к доминированию в альбоме клавишных партий, с хард-роковой идеологией Ляпина. У Курехина, который уже тогда отличался филигранной техникой исполнения, была на вооружении теория о том, что танцевальную музыку в любых ее проявлениях не стоит играть в принципе. В свою очередь, Ляпин был упертым кондовым рок-н-ролльщиком и, несмотря на то что на дворе стоял 82-й год, терзал свою гитару в духе вудстокских подвигов Элвина Ли. В итоге Ляпин и Курехин уже вполне открыто стали несовместимыми персонажами в стенах одной студии и на 'Радио Африка' свои партии записывали порознь.
'Я выступал в роли примирителя, заодно пытаясь петь', - вспоминает Гребенщиков, который впоследствии неоднократно называл данный альбом 'назойливым' и 'кривобоким'.
Общий баланс звука между пианино и гитарой выстраивался раз за разом с немыслимыми боями. Патологическая напряженность в студии автоматически обусловила явную истеричность саунда, которой, по первоначальным замыслам, там не должно было быть. У того же Гребенщикова 'ощущение музыки было несколько спокойнее', его идеалу скорее соответствовали 'Сыновья молчаливых дней' и 'Аристократ', чем боевики типа 'Сегодня ночью кто-то...' или 'Пепел'. Несмотря на всевозможные компромиссы, внутренние разногласия на завершающей стадии сессии сделали процесс записи совершенно неуправляемым. Пожалуй, именно подобная атмосфера и привела к рождению того удивительного драйва, который присутствует в 'Табу' на большинстве композиций.
Закономерно, что такой нервный надрыв не мог пройти совершенно бесследно. Чуть ли не впервые за всю историю тропилловских сессий Гребенщиков был доведен до сильнейшего психологического перенапряжения, в результате чего, сидя в студии 'в состоянии крайнего кризиса', прямо на балконе за один вечер написал одну из самых одиозных композиций 'Аквариума' 'Рок-н-ролл мертв'.
Это было не просто жизненное наблюдение. Это была прямая реакция на запись 'Табу'.
Майк LV (1982)
сторона А
Увертюра
Белая ночь / Белое тепло
Лето
Золотые львы
Растафара (Натти Дрэда)
Песня Гуру
сторона В
6 утра
Я не знаю, зачем (Бу-Бу)
21-й дубль
Время, вперед
Завтра меня здесь не будет
Сегодня ночью
Существует несколько версий по поводу возникновения у Майка первоначальной идеи альбома 'Пятьдесят пять'. Одна из легенд гласит о том, что пародийная направленность 'LV' родилась в результате прослушивания композиции 'Харе Кришна' с очередного христианскобуддистского опуса Юрия Морозова. Сидя на квартире у Коли Васина, Майк внезапно завел разговор о религиозных экспериментах Морозова - мол, насколько сильно они оторваны от реальной жизни.
'Хорошо бы все это простебать и сделать рок-н-ролл , - заявил Майк, после чего начал имитировать твист - точь-в-точь, как в фильме 'Кавказская пленница' - и громко петь: 'Харе Кришна, Харе Кришна'.
Идея нашла свое отражение в 'Песне Гуру' - одной из центральных композиций альбома 'LV'.
'Я думаю, что везде есть люди, которые любят помногу говорить о Дзэн-буддизме, Кришне, Раме, но мало понимают в этом, - так анонсировал Майк данный опус на одном из квартирных концертов начала 80- х. - 'Песня Гуру' посвящается всем им. Если вы меня упрекнете в том, что она похожа на Высоцкого, то будете совершенно правы'.
Помимо нескольких пародий Майк включил в альбом один номер реггей ('Растафара') и пару композиций, стилизованных под панк-рок: 'Я не знаю, зачем' и 'Белая ночь / Белое тепло'. При этом стоит заметить, что глобальное увлечение панком Майку было не близко, о чем он и сам неоднократно упоминал. Друзья и знакомые Майка сходятся в мысли, что для панка у него был чересчур мягкий характер.
