– Вынимай своего!
– Не выну!
– Сами вынем!
– А в карцер?
– А в рудники?
– А к стенке?..
Глина скользкая, сапоги разъезжаются. Пихнулись посильнее и поехали вниз – не удержаться. Бегают по гробу, каблуками по крышке стучат:
– Граждане, помогите! Граждане, поднимите!..
Полуторка спьяну как заорет:
– Закапывай!
И полный совок туда, в яму.
А они, хором:
– Сослать! Сгноить! Без права переписки!..
– Закапывай! – орёт Полуторка.
И еще совок, и еще…
Еле мы его оттащили.
На другой день – расследование. Что да как.
Этот, во френче, за столом сидит, щекой дергает, и глаз у него, который стеклянный, будто запотел. Начальник наш, Наум Ароныч, на стуле сбоку пристроился. Мы, ханурики, у двери топчемся.
– Это, – говорит френч, – провокация. Это, – говорит, – вредительство. Диверсия на подрыв авторитета.
– Будет вам, – говорит Ароныч. – Давно уж мы таких слов не слышали.
– Не слышали, – грозит, – так услышите. И не один раз.
– Странный вы какой-то, – говорит Ароныч. – И одеты странно. Все уж давно в костюмах, а вы еще во френче.
– Это я не еще, – говорит, – это я уже. Опять. Снова. Вы меня понимаете?
– Я вас понимаю. Я вас хорошо понимаю. Замкнутый круг, – говорит Ароныч, – вся наша жизнь замкнутый круг.
– Диалектика, – объясняет френч. – По марксистско-ленинской спирали. А этих уволить. За нарушение трудовой дисциплины.
Тут я говорю:
– Между прочим, гражданин френч, а кто это нам спирт давал?
Это он без внимания. Это он – мимо ушей. Старая практика: чего не хочет, того не слышит.
– Предлагаю, – говорит, – обсудить, осудить и выгнать.
– Согласен, – говорит Ароныч. – Если вы мне сразу дадите замену. Пятерых станочников шестого разряда.
– А где я вам их возьму? Рожу, что ли?
– Пятерых не родишь, – говорит Полуторка. – При твоем пузе – пару, от силы троих.
Это он опять мимо ушей. Только глазом зыркнул, будто прицелился.
– Тогда, – говорит Ароныч, – пишу рапорт директору. Цех оголен, станочников нет, плана не будет.
Тот в затылке чешет:
– Хорошо, – говорит. – Этим выговор и без премиальных, а того, – показывает на Полуторку, – за ворота. С волчьим билетом. Это он глину в меня кидал.
Видит Ароныч – не отстоять Полуторку. Вот он и говорит:
– Так-то оно так, да вот откуда они спирт взяли? Не мешало бы тоже разобраться.
Тот и на него глазом зыркнул. Будто прицелился.
– Что предлагаете?
– Пусть сам уходит. По собственному желанию.
– Согласен, – говорит френч, а по морде видно – не согласен.
Тут Полуторка и говорит:
– Выгоняешь, гражданин командир?
– Выгоняю.
– И тебе не тяжело?
– Чего это мне – тяжело?
– А того, что я член на тебя положил. С пробором.
Тот – орать! Тот – ногами топать! Уволили Полуторку по плохой статье, запись влепили в трудовую книжку.
Выходим – и к нему:
– Васёк, ты чего?
А он:
– Чаво, чаво – ничаво... Терпелка кончилась. И воробей на кошку чирикает. Бывает, и вша кашляет.
– Васёк, – говорим, – а дальше-то как?
– Как, как – никак... Авось, не помрём. Авось, не Бог, а полбога есть. Выпить ба, ребяты!
Выпить так выпить... Нам чего? Горе не заедают, а запить можно.
МЫ – ЛЮДИ ГОСУДАРСТВЕННЫЕ
Поначалу они неотличимы.
Плоские, безликие, серо-суконные.
Будто валенки всяких размеров. Которые подлиннее, которые покороче.
Множество одинаковых валенок, которые заступают на смену дважды в сутки, чтобы охранять тебя, на работу выводить, в столовую выпускать, в туалет.
Ключ в руке: трык-трык – открыл камеру, трык-трык – закрыл...
Ты уже знаешь, что у валенка есть власть над тобой. Может обыскать. Может посадить в карцер. Написать рапорт, и тебе добавят сутки. Но пока он неотличим. Его власть стирает его отличия. Тебя сторожит не конкретное лицо, а безликий представитель силы, которому необязательно быть человеком. Собака, вон, тоже сторожит. И забор. И робот сможет, если его запрограммировать. Если вложить в него 'Инструкцию по содержанию в спецприемнике лиц, задержанных за мелкое хулиганство'.
Сила – она не индивидуальна. Индивидуальна слабость.
Валенок – он и есть валенок. Чего от него ждать?
Трык-трык – открыл камеру. Трык-трык – закрыл...
И вдруг на валенке проклевываются глаза. А в глазах мысль. И выражение. Интерес, удивление, злость, скука, усталость. Проклевывается человек.
И вот я их уже отличаю!
Один сказал шепотом:
– О вас 'Голос Америки' передавал. Чего ж так коротко? Не знают подробностей, что ли?
Другой сообщил с глаза на глаз:
– У меня у самого бабка была еврейка.
Третий – убежденно:
– Чего тут говорить? Раз уж вы поднялись, обратно не загонишь.
Четвертый, сунув потихоньку плавленый сырок и кусок белого хлеба:
– Вы извините, нас не готовили, чтобы с вами работать. Вы же другие.
Пятый сорвался на крик, раб с лычками всегда хам:
– В Израиль захотел, еврейская харя?! Мы из тебя тут инвалида сделаем!..
Шестой спросил:
– А чего вам Израиль? Ехали бы себе в Биробиджан.
