бедный Антошкин шел следом‚ искательно улыбался и горько плакал в душе‚ потому что теперь ему уже некуда было от них спрятаться. С тех пор они приходили часто‚ всегда втроем. Антошкина-мама поила их чаем с ванильными сухариками‚ вела культурные разговоры и очень удивлялась‚ почему ее сын дружит с этими вульгарными переростками‚ которых она наверняка бы испугалась‚ встретив на улице поздно вечером‚ испугалась бы за свое пальто и за свою честь. Напившись чаю‚ все трое – Долин‚ Ложкин и Богоявленский – вежливо благодарили маму‚ мило улыбались‚ – золотые коронки из консервных банок хищно вспыхивали в свете хрустальной люстры‚ – а потом шли в комнату сына‚ запирались на ключ‚ закуривали чинарики и по очереди подглядывали в дырочку‚ специально просверленную в стене‚ как раздеваются женщины на приеме у гинеколога. Давно уже нет Долина и Ложкина‚ и Богоявленский этим летом ушел в техникум‚ но остался Колька Борисенко‚ и нет-нет‚ а повернется он‚ когда зазевается учитель‚ больно щелкнет Антошкина по носу. Нет сейчас Кольки‚ бродит где-то по коридорам‚ и расслабился Антошкин от постоянной напряженности‚ и отдыхает‚ жует безрадостно свой бублик. Придет Колька – отберет половину.
Кусает бублик староста класса‚ рыжий Вячик: задумался – никого не видит. Солнце на улице‚ последние осенние денечки‚ и камера уже заклеена‚ и надо доиграть вчерашнюю игру‚ когда от мощного удара рыжего Вячика мяч попал в забор за воротами и повис‚ наткнувшись на гвоздь. Полкласса болеет футболом‚ а рыжий Вячик пуще всех. Неуклюжий‚ косолапый‚ бегает вперевалку‚ но в игре злой‚ резкий и вспыльчивый: и отпихнет‚ и по ногам заедет‚ и драться полезет‚ если отсуживают забитые голы или присуживают пропущенные. Играют во дворах‚ в тупиках‚ в закоулках вокруг школы‚ по много часов подряд‚ в двое ворот и в одни ворота‚ голодные‚ с невыученными уроками: три корнера – пенальти‚ прокатилось по штанге – гола нет‚ общий счет двадцать три – восемнадцать‚ а наигравшись‚ бегут домой и гонят по булыжнику Большой Молчановки консервную банку‚ с криком и грохотом.
Живет рыжий Вячик неподалеку от школы‚ комнатенка крохотная‚ окно смотрит во двор‚ на фабрику по разливу вина‚ и потому неумолчно рычат машины‚ гикают хмельные грузчики‚ и даже вахтер в воротах всегда навеселе. Посидишь у окна‚ насмотришься на нескончаемые грузовики с ящиками – такое ощущение‚ будто вся округа спивается. Прибежит Вячик домой‚ поест‚ отдышится и выучит наизусть все эти истории с геометриями‚ а когда вызовут его отвечать‚ весь класс будет следить по книге и подсказывать пропущенные слова. Отличник рыжий Вячик и зубрила: всё понимает‚ всё может объяснить‚ а зубрит обдуманно – метод у него такой. Вызубришь – не пропустишь. Не пропустишь – не придерутся. Живет он вдвоем с матерью‚ а отца нет‚ и неизвестно‚ где он. Был когда-то отец‚ и была у него черная машина с шофером – ЗИС-101‚ и катал он Вячика по московским улицам‚ а до этого катал по берлинским улицам и по парижским. Но подробностей Вячик уже не помнит‚ и не помнит он бессонных ночей тридцать восьмого года‚ в наркоминделовской гостинице‚ когда родители всю ночь сидели одетыми и прислушивались к шуму на улице. За полночь‚ как обычно‚ подъезжала к дому машина‚ топали сапоги по длинному‚ бесконечному от страха коридору: вся гостиница не спала‚ обреченно прислушивалась к уверенно-наглому топоту‚ – и они вместе со всеми ждали‚ что на этот раз сапоги остановятся у их двери: они обязаны были остановиться‚ чтобы во всем этом ужасе проявилась хоть какая-то логика. Но сапоги так и не остановились ни разу‚ предпочитая другие двери‚ и взяли отца тоже не по правилам: однажды он вышел из дома‚ но на работу не пришел и обратно не вернулся.
Живет теперь Вячик без отца‚ зимой ходит в школу‚ летом ездит в лагерь‚ поет песни у пионерского костра‚ а папин портрет‚ – такой же рыжий‚ как сын‚ – висит над кроватью‚ под портретом подушечка с орденом Красного Знамени‚ и все вокруг извещены о том‚ что отец у Вячика геройски погиб на фронте. Тем летом рассказала мама всю правду и попросила только‚ чтобы хорошо учился‚ был отличником‚ потому что боится мама‚ как бы чего не вышло при поступлении в институт. Сын не обязан отвечать за отца‚ но институт не обязан отвечать за сына. Вот и зубрит рыжий Вячик от корки до корки: наизусть выучишь – трудно придраться‚ – и когда вызывают его к доске‚ скороговоркой демонстрирует свою память‚ а весь класс следит по книге и подсказывает пропущенные слова. Но если случайно получит четверку‚ ребята злорадно вопят от восторга‚ а он‚ затравленно озираясь‚ краснеет под цвет волос‚ и даже уши оттопыренные краснеют. Рыжий Вячик – зубрила несчастный.
Будто на иголках‚ неуемно вертится за партой Толик Степанов. Общественник‚ член комитета: весь в делах. Скоро будет вечер‚ посвященный тридцать первой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции‚ и Толик его готовит‚ Толик ответственный за связь с женской школой‚ за игры и аттракционы‚ за концерт и за танцы. Маленький‚ шустрый кубик с короткими ручками‚ шея шире головы‚ глазки мелкие‚ точечками – белков не видно‚ как у плюшевого медведя: все перемены вверх-вниз по лестницам скачет‚ общественные дела утрясает. Уже давно некогда ему уроки делать‚ с двойки на тройку перебивается: вся школа на нем. Вот и теперь проглотил бублик – и бегом‚ через две ступеньки. Некогда Толику пережевывать‚ дел у Толика по горло. Надо согласовать перечень мероприятий‚ утвердить ответственных за вечер‚ проверить репертуар праздничного концерта‚ а после уроков сбегать в женскую школу‚ увязать‚ утрясти‚ урегулировать: уже не ребенок Толик Степанов‚ а крупный общественный деятель.
Домой вернется поздно‚ еду заглотает – и к телефону. Обзванивает‚ предупреждает‚ напоминает‚ грозит‚ – он и грозить научился‚ – изо рта слова канцелярские сыпятся: оргсектор‚ культсектор‚ физсектор‚ – а папа с мамой‚ тоже маленькие‚ тоже толстенькие‚ глазки бусинками‚ за столом рядком сидят‚ на сына с уважением смотрят и‚ похоже‚ уже побаиваются. Папа с мамой – люди тихие‚ уравновешенные: врачи- рентгенологи. Привыкли в темноте находиться‚ внутренности человеческие не спеша разглядывать‚ и сын был у них тихий‚ задумчивый – прямая дорога в рентгенологи‚ но выбрали его в школьный комитет‚ и преобразился Толик‚ начал пугать своих родителей. Вот до чего доводит народное доверие неуравновешенные натуры! А придет вечер – будет бегать среди танцующих‚ викторины устраивать‚ пластинки менять‚ бдительно следить‚ чтобы фокстрот и танго не танцевали‚ а только вальс‚ па-де-катр и польку (а самые шустрые уже навострились и под вальс – танго‚ а под польку – фокстрот танцуют)‚ и вместе с ним будет бегать девочка-пигалица из соседней школы‚ тоже активистка‚ а вдоль стен встанут учителя‚ особо выделенные‚ дежурные на этом вечере. Но сначала‚ до танцев‚ доклад‚ потом самодеятельность: украинский гопак‚ 'Стихи о советском паспорте'‚ хоровое исполнение песен 'Сталин – наша слава боевая‚ Сталин – нашей юности полет' и 'Споем мы‚ товарищи‚ песню о самом большом человеке'‚ – а уж потом танцы. Столько дел‚ столько вопросов: пыхтит Толик‚ глазки озабоченные; единственное спасение – незаменимая в этом деле книга 'Игры и развлечения'‚ неиссякаемый источник групповых и индивидуальных игр на воздухе и в закрытом помещении‚ из которой можно черпать и черпать: 'У какого русского классика три произведения начинаются с буквы О?'‚ 'Какой известный американский писатель большую часть своей жизни был бродягой?'‚ 'Какое произведение отражает воздействие статьи товарища Сталина 'Головокружение от успехов' на строительство колхозов?'‚ 'Какое произведение Н.Гоголя оканчивается словами: 'Скучно жить на этом свете‚ господа'?'
Медленно и не спеша‚ уставившись грустными своими глазами в пятно на парте‚ жует бублик Карл Беркин‚ – 'Карлоны бырл-бырл‚ а берлоны кырл-кырл'‚ – не переставая‚ сморкается в застиранный носовой платок. Всегда грустит и всегда сморкается‚ а глаза такие печальные‚ будто мамины доходы подсчитывает. Вечно один‚ вечно в сторонке: меланхолик от рождения‚ от недостатка витаминов. Иной раз вызовут его к доске‚ а он стоит и молчит‚ ждет заслуженной двойки и разрешения сесть на место. Все думают‚ он не выучил‚ а ему просто говорить неохота. Сядет на место‚ сморкнется в платок‚ загрустит еще сильнее. Папу у Карла убили на фронте‚ – 'Майор Беркин пал смертью храбрых при выполнении боевого задания'‚ – мама у Карла работает приемщицей в обувной мастерской на улице Герцена‚ бабушка у Карла умерла в эвакуации в городе Бузулуке‚ дедушка у Карла безработный раввин. Сколько их нужно‚ раввинов‚ на одну синагогу? Максимум один. А дедушка Карла – второй. Их‚ вторых‚ человек восемь. Поэтому дедушка работает надомником в артели‚ клеит коробочки для аптекарских товаров‚ отвозит приемщику готовую продукцию. Платят за эти коробочки – врагам не пожелаешь‚ клеить их надо тысячами‚ а все ж деньги‚ какая-никакая помощь. Жить-то надо... Карл Беркин придет из школы‚ – он в футбол с ребятами не играет‚ по улицам не бегает‚ – чего-то там пожует безо всякого интереса‚ а потом уроки делает‚ или коробочки клеит‚ а то включит радио‚ возьмет в руки карандаш‚ грустно и серьезно дирижирует симфонией‚ шмыгая носом‚ кланяется на аплодисменты. Переделает все дела – садится к окну. Очень он любит в окно смотреть – ни на что‚ а о чем думает при этом – неизвестно. 'Карл‚ – скажет дедушка и взглянет на внука красными‚ слезящимися глазами‚ а в глазах – коробочки‚ коробочки‚ коробочки... – Почему бы тебе‚ Карл‚ не пойти на
