и петлял‚ выискивая‚ и пыхтел‚ вынюхивая‚ и моргал‚ высматривая‚ но темень укрыла с головой‚ мрак бездонно кромешный: терпкие запахи‚ опасные шорохи‚ пасти ощерившихся капканов‚ колкие‚ цеплючие занозы неструганых пространств.
Где оно теперь – извилисто-синее? В какой стороне – брызгами голубое? Как его отыскать – сочно- зеленое?
Мир затаился вокруг прыгучим когтистым кольцом. Мир подползал на брюхе‚ шевеля от вожделения кончиком роскошного хвоста. Мир выглядывал через ноготки зрачков верное место для удара: нежное горло‚ неприкрытое брюхо‚ ломкий‚ беззащитный хребет. И поддувало ощутимо ледяной‚ игольчатой струйкой из- под неподоткнутого одеяла.
А он всё аукал и аукал‚ упрямый старик: кто откликнется на зов? – и чья-то ладонь – жалким‚ скрюченным ковшиком – сунулась из мрака с пристывшим на ней пятаком-сироткой.
– Ау‚ – позвал он. – Ау-у...
И положил в ковшик еще пятак.
– Нет слов‚ – сказали в ответ. – Премного‚ – сказали‚ – обязан. Обеспечили по гроб жизни.
А откуда сказали, неясно.
– Кто ты? – спросил с опаской. – Выйди. Покажись хоть на время.
– Да я бы! Да неужто нет? С превеликим с нашим... – И грустно: – Показывать нечего. Нет меня совсем. Одна ладонь осталась‚ да еще пятак. – Поправились: – Два пятака.
– Как же так? Почему так? А где остальное?.. У человека должно быть остальное‚ просто обязано!
– Со мною боролись. Меня ограничивали. Лишали – обкладывали – ликвидировали. Неуклонно сводили на нет. А я в ответ ежился‚ горбился‚ ужимался до малости. Осталась одна ладонь‚ сущность моя.
– Но ты... есть? Ты живой где-нибудь?
– Я есть‚ – сказали просто. – Тела нет‚ но я есть. Привычки остались. Желания. Надежды. И страсти‚ – шепнули‚ – кой-когда... Иной раз думаю: а где это я помещаюсь? И тут же вопрос: а чем это я думаю?
– Ха... – засмеялся старик. – Это меня утешает. Вселяет некие надежды. Меня не будет уже совсем‚ так‚ пятачок кой-какой‚ а желания останутся‚ и привычки‚ и страсти – хе-хе – кой-когда... Что еще человеку надо?
– Кто вы? – спросили прямо. – Какая-такая ваша сущность? Отвечайте немедленно.
– Картограф. Картограф по призванию. Привязываем пространства по желанию заказчика.
– Так‚ – сказали ненавистно. – Сущность твоя пакостная. Призвание твое ублюдочное. Ничего от тебя не останется‚ даже пятака затертого‚ как от привязанных тобой пространств.
А откуда сказали‚ снова неясно.
– А ты-то... – обиделся старик. – Чем ты нас лучше? Какое-такое у тебя преимущество?
– Я нищий‚ – сказали гордо. – А нищие будут всегда‚ когда никого не станет‚ на то они и нищие. Последняя на земле профессия: стоять с протянутой ладонью посреди остатков от вашего безобразия.
– Тогда... – вскричал старик. – Я тоже буду нищим! Тоже! Я пойду с тобой‚ рядом‚ в две ладони... Ты меня берешь‚ ведь правда? Ты же меня берешь!
– Место тебе не тут. Место тебе не со мной. Там‚ далеко на востоке‚ в заповеднике нетронутых земель, твое место. Идем‚ я тебя выведу.
И ладонью ухватились за ладонь.
Он шел послушно следом‚ крохотным провинившимся ребенком за рассерженным родителем‚ часто перебирал ногами‚ чтобы не отстать‚ и вот уже под подошвой битые неровности потайной тропы‚ и неясная звезда в прогале ветвей‚ и горький привкус неизбежного прощания.
– Всё. Дальше ты сам.
Ладонь утекала из ладони тонкой‚ просеистой струйкой‚ и только пятак оставался в руке‚ теплый и чуточку влажный.
– Вот. Это тебе. Если не хватит сил‚ вернешься назад на троллейбусе.
И ладони не стало.
– Я дойду‚ – пообещал торжественно. – Вот увидишь‚ теперь я дойду. Ноги в кровь‚ каблуки вдрызг.
И отбросил в сторону ненужный пятак.
– Ой‚ – сказали из куста ломким голоском‚ – ты чего кидаешься? Папа‚ он тут. Мы выследили его‚ папа!
– Ах‚ вы‚ мои умницы‚ – растрогался вдалеке Волчара. – Смена моя подрастающая! Вот уж я вам благодарность‚ вот уж в личное дело‚ приказом по роте вот уж вам!
Ткнулась в бок короткоствольная железяка‚ жарко дохнуло по-над самым ухом:
– Хватит уже убегать‚ черт! Ты на кого работаешь‚ старый хулиган?
А старик с достоинством:
– На нас работаю‚ только на нас. Будет уже‚ наработались на других. Нам с вами один путь‚ до конца.
Два старика ходко уходили по тропе‚ невидные и неслышные‚ ныряя в туннели ветвей‚ перескакивая через шишковатые корни‚ – ветка не хрустнет‚ камушек не прошуршит‚ – и тот‚ сзади‚ подталкивал в спину‚ обидчиво и бурчливо‚ а этот‚ спереди‚ привычно наносил на карту окрестные ориентиры. Корягу на тропе. Выбоину. Кривой‚ расщепленный ствол.
– Папа‚ – с отдаления‚ – что теперь будет? Мы упустили его‚ папочка.
– Двойка‚ – сурово сказал Волчара. – Наряд вне очереди.
И самый маленький зарыдал в глубоком отчаянии.
– Ах‚ как жестоко‚ – заметили с бульваров. – Как непедагогично! Вы их лишаете счастливого детства.
– Я отец. Я им добра желаю. Научатся следить – это всегда кусок хлеба.
И зашагал следом за стариками на безотказных гусеничных ногах.
У входа на Сретенский бульвар‚ на первой его скамейке гнулся в три погибели старый‚ слинявший‚ как застиранный до бледной серости‚ негр-великан. Зябко потирал костлявые пальцы‚ морщил устало вылупленные глаза‚ и вывернутая губа брезгливо задиралась кверху‚ будто сунули ему под нос кусочек пахучей мерзости.
– Парамак‚ – говорил раздраженно. – Киюк тебе в глотку. Зутак‚ вашу мать!
– Ах‚ – восхищались бульвары. – Темный ведь‚ отсталый ведь‚ из стран недоразвитых‚ из мест недоделанных! Еще по-русски не обучился как следует‚ а матом так и садит!
Вчерашний старик подступал‚ не дыша‚ руки тянул – не спугнуть:
– Здравствуйте... Вы меня узнаёте?
Негр перекатил желтоватые‚ никотиновые белки в ненужную сторону‚ ожесточенно продрал остатки плешивой шевелюры‚ ухом повел на звук:
– Киюк! Гараб-тараб. А пошел бы ты в прексиглазу!
Старик прослезился вдруг конфузливо и обильно:
– А я вас искал потом. Ходил туда‚ на клумбу. Опрашивал многих. Наводил справки в адресном столе. Такое не забывается.
Присел на краешек скамейки‚ чуть придвинулся‚ вздохнул счастливо. Как унять вечный зуд‚ утишить комариное беспокойство‚ расслабиться и передохнуть? Повздыхать. Повздыхать за компанию. Хоть с самим дьяволом.
– Что вы сидите? – спросил для начала. – У вас перекур? Перебои с грешниками?
– Перебои? – крикнул негр и яростно уставился ухом. – Фига! Грешник идет косяком. Как на нерест. Наглый‚ жирный‚ безнаказанный. Отбоя нету!
– Так в чем же дело? – И догадавшись: – Вы на пенсии? Да-да‚ вы на пенсии!
Сам черт досиживает на скамейке последние дни свои. Сам дьявол притянут к бульвару тоской неутоленного слияния. Сам сатана‚ не кто-нибудь! – это его умилило.
– Пенсия? – тот даже посинел от злости. – Где она‚ ваша пенсия? Сорок лет адовой работы и коленкой под хвост!
Завращал вылупленными белками. Ноздри раздул в ярости. Матюгнулся виртуозно.
