— «Мне кажется» — это уже хорошо, — съязвил Новиков. — Это уже элемент сомнения. Раньше ты изрекала, не оставляя права апелляции.
— Ах, перестань, Алеша… Ты-то уверен в своей правоте?
— Нет, не уверен. Но когда я вскоре после сытного завтрака нестерпимо хочу, извините, жрать… и когда ловлю себя на страстном желании уклониться от общения с вами… В общем, мне крайне неприятно, что некто со стороны будоражит мою субстанцию нигра. Будучи убежденным собственником, я предпочитаю распоряжаться ею самолично.
— У тебя удивительная манера острить некстати, — сердито сказала Таня. — Цивилизованный человек должен по меньшей мере уметь обуздывать жевательный инстинкт.
— И глотательный, — уточнил Новиков. — Танечка, тебя долго и старательно учили истории. Ты прекрасно в ней разбираешься. Но, будь я главным историком планеты, я бы учредил кафедру истории утоления голода. Я бы ввел в социологию метод точного математического анализа: где и когда в человеке кончается едок и начинается собственно человек. Может быть, такая методология облегчила бы нам контакт с внеземными цивилизациями.
После недолгого молчания заговорил Резницкий:
— Действительно, накопленная информация дает основание предположить, что Центр избирательно воздействует на черное вещество мозга. Но вот вопрос: результат ли это самосовершенствования машины — или первоначальная программа, заложенная ее создателями?
— Откуда я знаю? — сказал Новиков. — Вполне возможно, что именно этого хотели ее создатели. Представьте себе очень самоуверенных граждан, которые, основываясь на собственном опыте, решили, что постигли сущность жизни. Они могли рассуждать примерно так: для чего в конечном счете мы существуем, что главное? Жрать! Набивать утробу. И поскольку самой природой создан механизм, управляющий жеванием и глотанием…
— Перестань, Алеша! — взмолилась Таня. — Ты говоришь просто страшные вещи. Такую сложную машину не могли создать примитивные полуживотные.
— Ты права, как всегда. Правда, бывали и в земной истории мелкие эпизоды. Например, фашистские диктатуры XX века. Они были очень озабочены такой безделицей, как сохранение низменных инстинктов. И на них, представь себе, работало немало ученых. Они напридумывали уйму забавных игрушек, от которых человечество чуть не захлебнулось в собственной крови. Охотно допускаю, что тебе не нравятся такие страшные вещи…
— Мне не нравится твоя злая ирония.
— Ладно. Молчу.
Текла за иллюминатором чужая ночь. Чуть левее. Колеса взошла над изрезанной стеной леса красноватая звезда. Новиков знал, что это не звезда, а планета системы Альфы Верблюда, следующая за Си-милой. Туда тоже высадилась группа разведчиков. Каково им сейчас? Будем надеяться — лучше, чем нам…
Опять он спохватился, что не слушает Резницкого.
— …поскольку он не знает другой опасности, кроме вторжения динозавров, Центр перестроил систему защиты зоны, — доносился снизу голос Сергея Сергеевича. — И таким образом решил «формулу невозможного». Однако он затратил на это слишком много энергии… слишком много… Непонятно, почему Центр отключил кормушки. Вы говорите, Алеша, синтезаторы продолжают работать. Почему же бездействуют кормушки? Допустим, он снял энергию с линии доставки, когда решал задачу…
— И убедился, что обитатели «рая» принялись пожирать яйца, — вставил Новиков. — А может, и друг друга — кто знает, что здесь творилось за время нашего отсутствия.
— Ну, до этого, как будто, не дошло. Но в общем, конечно, сработал закон адаптации. Еще одно доказательство его всеобщности… Уцелевшие приспособились. Научились выкапывать орехи. Алеша, вы помните Севастьяна?
— Как не помнить вашего любимчика. Мне. даже пришло однажды в голову: не Севастьян ли был Вожаком?
— Нет. — Резницкий заворочался внизу. — Нет, конечно. Это вы бросьте.
Спустя минуту он заговорил снова:
— Допустим, Центр перестал кормить аборигенов, когда убедился, что они сами в состоянии прокормиться. Но в его программу входил учет поголовья. Прежде он для подсчета населения пользовался счетчиками кормушек.
— У него достаточно приемников информации и без этих счетчиков. Он, безусловно, продолжает считать. Возможно, число рождающихся примерно равно, числу погибающих, и средние цифры соответствуют программе Центра.
— Возможно, — согласился Резницкий. — Тогда становится понятным, почему он остановил Колесо. Ведь оно было нужно Центру для ликвидации излишков населения. Теперь, в условиях саморегуляции, Колесо не нужно. Гм… Жестокий, дьявольский рационализм во всем…
— Вы правы, — сказал Новиков. — Это дьявольская машина. Вы удивлялись, куда идут «пряники», которые вырабатывают синтезаторы. Никуда не идут. Центр их сам потребляет.
— Потребляет?
— Центр их синтезирует и снова разлагает на составные части. При этом высвобождается энергия, которую он и пожирает. Это не просто машина управления. Это гигантская модель субстанции нигра.
— Гм…
— Да, Субстанция Нигра, говорю я вам! Идеально налаженная Машина Жевания и Глотания. Электронный сгусток зла.
Красноватая планета еще поднялась над зубцами леса и сдвинулась влево.
Новиков лежал лицом к иллюминатору и смотрел, как текла чужая ночь под чужими, непривычными для человеческого взгляда созвездиями.
Когда-нибудь они станут привычными, как крест Лебедя, как ковш Большой Медведицы. Да, когда- нибудь здесь, на Симиле, «похожей» планете, поднимутся прекрасные города. Планета станет родным домом для бесконечной череды поколений. Базой для дальнейшего проникновения в космос. Веселые, работящие люди всей мощью современного знания ускорят развитие местной популяции…
Все это будет.
А пока — спит Симила. Глухая ночь медленно бредет в джунглях. Прислушайся — и ты услышишь, как цепко тянется вьюнок ко всему, что еще не успел оплести… как зреет в глубине земляной орех… как остывает в ночной прохладе камень, который завтра проломит чей-нибудь череп…
Снизу — ломкий голос Резницкого:
— Вы спите, Алеша?
Не хочется отвечать. Да, он спит. Глаза у него закрыты…
Ничего не будет!
Ничего, пока бегут по черным панелям цветные огоньки — следы бросков и перемещений злой энергии. Ничего, пока излучатели Центра мощно воздействуют на черное вещество мозга. Решительно ничего, пока властвует тут Субстанция Нигра.
Тихо журчат внизу голоса.
— Пусть спит (это голос Резницкого). Ему приходится труднее, чем нам. Непосредственный контакт с этой машиной, знаете ли…
Унизительно. Унизительно для человека быть придатком собственного желудка. Тысячелетиями человек уходил, отдалялся от этого. И все-таки что-то в нем осталось… нечто от пещерных времен, о чем он сам и не подозревает… предательское, глубоко затаившееся нечто.
Но почему непременно я?..
Что ж, кто-то должен быть первым. На то и существуют разведчики, чтобы приходить первыми, чтобы прокладывать дорогу, по которой пойдут другие, многие. Может, и Витька когда-нибудь. Может, Витька будет застраивать и обживать планету, и она станет ему родным домом.
