Дневник. 2005 год. Часть вторая.

P.S.Ваше письмо произвело на меня неизгладимое впечатление, будто я окунулся в советское райкомовское время. Еще начиная с 1992 года, когда я стал ректором, никогда я не подвергался такому нажиму по поводу кого-либо из абитуриентов, хотя отказывал в соответствии с правилами и руководителям фракций Госдумы.

Сергей Ecuн,

ректор,

секретарь СП России

13 сентября, вторник.В 11 часов открылась Шолоховская конференция в ИМЛИ. Я приехал немного раньше, сидел на скамейке, любовался зданием с его колоннами по второму этажу, со сплетенными над полукруглыми окнами орлами. Потихонечку, один за другим, приходили люди: Ушаков, за ним Петр Палиевский, который неизменно вызывает у меня восхищение; прошла Светлана Семенова, жена Георгия Гачева, которая тоже мне очень нравится – и как ученый, и как человек. На новенькой 'Ниве-шевроле', с шофером, подъехал В.Ганичев. Пришел и С.П. Меня, несмотря на большую мою нелюбовь к парадностям, все-таки усадили в президиум, и я был этому даже рад, так как удалось поговорить с новым директором, А.Б. Куделиным. Для меня всё это в интерпретации наших литературных умельцев звучало так: ну вот, директором ИМЛИ вдруг стал некий специалист по западной литературе. Академик Куделин открывал конференцию ярко, интересно, без тягучей нашей нудной манеры, к которой я привык в этих стенах. Вступительное слово говорил умно, конструктивно, а так как я сидел рядом и заглянул в его бумажки, то увидел там пункты 1, 2, 3… Он сказал, что эту конференцию специально проводят вне Шолоховских дней, вне шумихи, и что одна из сессий Академии посвящена Шолохову. Среди прочего, возникла такая мысль: каков был взгляд на Шолохова в момент первых публикаций 'Тихого Дона'? У нас и даже за рубежом распространялось мнение, что Шолохов, дескать, 'областнический писатель'. И тут же Куделин зачитал формулировку Комитета по нобелевским премиям 1965 года: Нобелевская премия 'присуждается в знак признания художественной силы и четкости, которую он проявил в Донской эпопее об исторических фазах жизни русского народа'. Вот так, от 'областнического' писателя до писателя общенародного и – мирового.

Первой блистательно выступила Н.В. Корниенко. Она анализировала небольшой кусочек шолоховского текста, но фактически говорила о языке, как время влияло на язык, как на него действовала современность. Её главный и очень важный для меня тезис – отказ Шолохова от типизации факта, а именно о типизации факта советское литературоведение постоянно и говорило. Попутно я думал о своем новом романе. Интересно отметить, что сидящий рядом академик сказал: 'Я специалист по медиевистике, но тем не менее совершенно спокойно отличаю союзписательскую болтовню от текста настоящего филолога'. Мелькнула еще фраза о добротном базовом образовании. Интересно выступал В.В. Васильев, говоривший о прижизненных изданиях писателя и об искажениях, вносимых в его книги. Ну и когда предоставили слово Ф.Ф. Кузнецову, я, естественно, ушел, потому что вынести еще раз уже неоднократно слышанную его 'манную кашу' был не в состоянии.

В три часа начался семинар, обсуждали Марка Гасунса. Он написал небольшие притчи-эссе о своей поездке в Индию на конгресс по изучению проблем истории и культуры этой страны. Марк уже на пятом курсе, я помню, как он пришел еще даже не очень соображающим в русском языке и за эти пять лет сделал невероятный рывок. Что это, его рижское происхождение, западное упорство, помощь родни, природа? Здесь не только каждый эпизод, но и общая канва, внутренняя размеренность и законченность событий. Слава Богу, я перестал за него волноваться, важно теперь, чтобы он к декабрю сдал дипломную работу.

В самом конце семинара провел опрос, сколько человек воспользовалось возможностью бесплатно посетить книжную ярмарку. Из моего семинара, в котором больше двадцати человек, на ярмарке побывало только десять.

В пять часов провел собрание нового, платного, набора на ВЛК, было человек десять новых слушателей. Я попросил быть наших 'телевизионных лиц' – Кострова, Волгина, Бородина и Сорокина, – и они все пришли. Сидели также Стояновский, Толкачёв и Царева. Говорил о задачах курсов, о том, как пойдут там занятия. Этот платный центр – одна из потерь нашего законодательства и нашего образования, и, открыв его, я никаким героем себя не чувствую.

Вечером позвонил Толкачёв. Со слов М.Н. рассказал об экспертном совете, который состоялся сегодня же. Общая картина такова: возможно, Н.И. Загузов, очень опытный чиновник, который, ставя определенные трудности, как бы стараясь соблюсти объективность, мне помогает, но скорее всего идет какая-то завистливая игра. Сам Николай Иванович – доктор педагогических наук, долго говорил на совете, что у меня нет в реферированных журналах работ по диссертации. Я чувствую, что очень не хочется кому-то разрешить мне защиту докторской. Тем не менее пока кандидатскую диссертацию экспертный совет подтвердил.

14 сентября, среда.Утром внимательно все посмотрел, взвесил и все же отправил письмо в Совет Федерации. Отчетливо представляю, сколько врагов наживу, но что же здесь поделаешь, жизнь есть жизнь. Еще с вечера читал, а потом всё утро думал над книжкой Анны Мартен-Фюжье 'Элегантная жизнь, или Как возник 'Весь Париж''. Книжка, конечно, увлекательная, отражение той эпохи, когда еще жили короли, женщины ходили в роскошных платьях, дворяне устраивали балы, охоты, обеды… Но что меня в ней привлекает больше, чем её внешняя занимательность, – это посленаполеоновская Реставрация, потом Июльская монархия, герцог Орлеанский, Луи Филипп, и показано, как из общества исключительно элитарного, знатного, дворянского родилось общество смешанное, куда пускают артистов, писателей и проч. Процесс шел медленно. Долгие годы не пускали туда артистов – определенной обструкции подвергалась даже такая международная звезда, властительница дум, королевств и империй, как мадемуазель Марс. Кстати, я вспоминаю: на кладбище Перлашез был потрясен полузаброшенным видом ее могилы. Камни менее долговечны, чем память и слово. Но возвращаюсь к теме. С огромной осторожностью в это новое общество впускались представители крупной буржуазии, и очень постепенно возник, как говорят сейчас, 'весь Париж'… А я думаю о так называемой 'всей Москве': это, наверное, единственная в мире элитная тусовка, в которую, кроме высокопоставленных управляющих, иерархов от религии и культуры, вхожи еще и главари бандитов и жуликов. Какой позор – министры воруют, а страны дерутся за то, в какую из них вы­дать министра, где он больше украл!..

Днем, как и договаривались раньше, приезжал очень крупный чиновник нашего министерства – Николай Иванович Аристьер. Долго с ним говорили, я рассказывал об институте, показывал здание, мемориальные доски, нашу столовую… Он перед этим многое рассказал о ВАКе, в котором работал раньше. О невероятно раздутом президиуме, о тайнах, которые окружают всю процедуру. А главное, ученый совет, допустим, университета решает судьбу диссертаций, достаточно внимательно ознакомившись с работами, а на президиуме все может быть завалено или надолго отложено лишь легкими сомнениями одного человека. Суть посещения Аристьера сводилась к деликатному моменту: к моим выборам. Министерству хотелось, чтобы я остался, но закон этого не позволяет – мне 70. У Фурсенко, дескать, даже с Вербицкой будет сложно на следующий год. Н.И. сказал, что через Думу до декабря пройдет поправка к закону, позволяющему в любом вузе иметь и ректора и президента, с ограниченными полномочиями. Не уверен, что пойду на это, но если и останусь на какое-то время, очень немного, будет возможность сдать дела, посмотреть, как кто работает в новых условиях. Проблема заключается в том, кто будет в паре. Не очень я всё это вижу, хотя некоторые кандидатуры есть.

Днем занимался также синдромом 1-го курса. Наши провинциалы не могут без богемы, без пьянки, гитары, криков о своей исключительности. На это я отвечаю пока очень жестко – просто выселяю из общежития. Ребят, конечно, жалко, не если их не собрать сейчас, они к пятому курсу распустятся окончательно.

Юра Поляков вроде согласился написать предисловие к моим Дневникам. B.C. напечатала новую статью в 'Литгазете' о фильме Лунгина. Ее главный тезис: 'А за что же ты, голубчик, так не любишь Россию?' Смотреть фильм не хочется. Хотя понимаю, что в узком кругу 'нелюбилыциков' он вызовет определенное волнение.