Жураковская Янина Викторовна
Любовь зла
1. ДЕМОН, ДЕВУШКА, 13 НЕКРОМАНТОВ
- Любит - н предстояло солнечным летним утром, на горе, которую местное население именовало Небесным престолом и по отсталости своей и неразвитости ума считало священным местом. Вид с неё действительно открывался такой, что дыхание перехватывало. Сама природа изваяла из тёмного гранита огромные каменные лики и гигантские колонны, устремлявшиеся в ослепительно синее небо из моря плотных облаков. Искрящийся снег припорошил ветки мелких сосен, прилепившихся в расселинах и уступах. Туманная дымка обнимала священные вершины, как вуаль плечи балетной примы, то закрывая их, то снова обнажая.
Холодный ветер полоскал мои волосы, настойчиво теребил балахоны двенадцати мужчин, вполголоса совещавшихся в стороне, и топтавшегося возле них мальчишки. Тёплая куртка мне бы совсем не повредила, потому что даже летом на Небесном престоле погодка стояла средне-осенняя, но кто в наше время заботится о здоровье и благополучии жертвы?
Пусть время не наше. И мир не наш.
Не мой - точно.
Умирать в такое великолепное утро до слёз обидно. Даже если жизнь - свободное падение, временами переходящее в крутой штопор, как моя.
Я - не принцесса, не волшебница, и, что особенно досадно, не героиня. Досадно, потому что как нельзя кстати пришлись бы сейчас героизм, геройство и прочая доблесть вкупе с воинской выучкой! Порвать бы эти кошмарные холоднющие цепи, дать в пятак похитителям невинных девушек, а по совместительству некромантам поганым - так, чтобы мозги наружу и зубы по всему периметру и… Ну, а потом можно подумать, что, собственно, 'и'.
Мечты, мечты, мечты…
Чудесные спасения и освободители, приходящие на помощь в последний момент, существуют лишь в сказках. А наяву есть круг, с заключенной в него шестиконечной звездой. Багрово сияющая вязь каких-то письмен зловещего вида, что тянется вдоль линий, вычерченных прямо в камне. Прямоугольный алтарь из черного обсидиана в центре гексаграммы, похожий на разделочный стол. И моё замерзающее, но пока не бездыханное тело, одетое в тонюсенькое белое платье - на этом алтаре.
Кому-то не везет в любви. Кому-то - в картах. А мне не везёт по жизни.
И, прежде всего не повезло родиться восьмого августа в восемь часов утра при редком, но совершенно бесполезном положении планет. В нашем мире бесполезном, а в другом, как выяснилось - редчайшем, необыкновенном и исключительном. А лично для меня - смертельном. Потому что 'три капли крови непорочной девы, рождённой на рассвете восьмого дня восьмого месяца, когда Очи Богини смотрят сквозь дым огней небесных' являлись последним и самым важным звеном ритуала призыва тёмного бога Рхи… Рги… Рпи… словом, дядьки Люцифера местного розлива.
Я не забыла сказать, три последние капли?
Вот из-за этих-то трёх капель в свой двадцать шестой день рождения я лежала на жертвенном столе, похожая на морскую звезду, выброшенную на песок, хлюпала носом и мечтала о нехитрых мелочах вроде шерстяных носков или появления спецотряда по борьбе с черномагической угрозой. Некроманты не пожелали сами искать жертву, а с помощью нехитрого заклинания выдернули из глубин пространства и времени ту, кто подходил им по всем статьям. Меня, то есть.
Воспоминания кружились в голове роем разъярённых ос. Тихий приморский городок, веерное отключение электричества, роддом N 13, пьяный акушер со щипцами и, как следствие - частичный паралич лицевых мышц и вечно кривая улыбка. Счастливое детство, купанья в море, походы в горы, крепкие, ещё кислые яблочки в соседском саду - и прилипшее намертво прозвище '33 несчастья'. К нему прилагалась непоколебимая уверенность, что лестницы существуют для того, чтобы скатываться с них кувырком, деревья - чтобы с них падать, спасатели - вытаскивать меня из воды со сведенной судорогой рукой или ногой, а врачи - промывать желудок, накладывать швы и колоть сыворотку. Противостолбнячную и противозмеиную. Ещё были автобусы, неизменно захлопывавшие двери перед моим носом, тухлые яйца и пакеты с водой, летевшие с чьих-то балконов точнёхонько на мою свежепричесанную и налаченную голову, личная жизнь, уходившая под ручку с лучшей подругой… Вспоминай - не хочу!
По первой помощи при укусах, отравлениях, утоплениях, удушениях и различных травмах я могла бы написать целый справочник. Коты, собаки и прочие домашние животные держали нейтралитет, но дикая природа всячески меня привечала. Пчёлы, шмели, медузы, скорпионы умело подгадывали момент, когда бдительность ослабевала, и щедро делились, чем Бог послал. Змеиная популяция Черноморского побережья мудрых энциклопедий не читала и то, что кусать человека надо только в порядке самозащиты, не знала - каждое лето какая-нибудь юркая шипящая малышка подползала по-партизански и, куснув, удалялась с чувством исполненного долга. Я переболела всеми известными детскими болезнями. В травмпункте меня встречали как свою: в теле не осталось, наверное, ни одной кости, которую я бы не ломала в то или другое время, и ни одного сустава, который бы не вывихивала.
Популярности регулярные 'несчастья', само собой, не способствуют. Что хуже, глядя на тебя, люди невольно начинают задумываться, а не заразно ли это? Моих друзей и подруг можно было пересчитать по пальцам - не то, что не снимая ботинок, а даже не вынимая правой руки из кармана. С другой стороны, это были настоящие друзья - и, надо сказать, очень смелые люди.
Училась я не шатко, не валко, но если неделю из трех проводишь в больничной палате, твердый середнячок - совсем не плохо. Экзаменов и зачетов ждала, как именин сердца: если среди вопросов бывали такие, которые преподаватель на лекциях обходил или упоминал только вскользь, именно в моём билете они и оказывались. Под обожаемым номером 'тринадцать'. Впрочем, быстро уловив закономерность, именно эти вопросы я стала учить вплоть до запятых на строке (собственно, только их) и получать свои заслуженные 'обманул товарища лектора'.
За двадцать шесть лет у меня развился философский взгляд на жизнь. Более того, пофигистический. И я стала психотерапевтом - у той, чьё существование является воплощением закона Мерфи, особого выбора нет. А убедить человека, что его проблемы мелки и ничтожны, когда твёрдо знаешь, что может быть и хуже - как тарелку супа съесть. С сухариками.
Оглядываясь назад, я не жалела ни о чём. Кроме, конечно, той самой потерянной личной жизни. Даже если бы меня и бросили после покера на раздевание, в чем я нисколечко не сомневалась, по крайней мере, не пришлось бы лежать на ледяном каменном столе, шмыгать носом, изнывать от невозможности почесать лоб и размышлять, не умру ли я от пневмонии раньше, чем меня зарежут во славу Рхи… Рги… Рпи… в общем, кошмарного языческого божества с непереводимым именем.
Впрочем, теперь это было неважно. А лоб, нестерпимо чешущийся из-за нарисованного на нём тройного полумесяца ('Скажи спасибо, что не выжженного', - серьезно сказал Санти, размалёвывая меня), и хлюпающий нос помогали немного отвлечься от мрачных мыслей.
Некроманты, закончив переговариваться, один за другим начали занимать места на лучах и изломах гексаграммы. Тихо шелестели одинаковые черные балахоны, глубокие капюшоны надежно скрывали лица, но знакомую фигуру я обнаружила немедленно. И, оглушительно чихнув, подрыгала ногами, насколько позволяли путы.
- Санти-и-и-и!!! Приносите же меня поскорее-э-э!!! Пока я тут от пневмонии не загнууулась! Или дай плааааащ!!! Придууурок!!!
Санти.
Мой прекрасный принц, мой ночной кошмар, мой личный некромант, мой тюремщик. Чуть ли не
