Правда, посмертный вид у них был весьма и весьма нездоровый.
У Санти были очень красивые картинки. Настоящее произведение искусства.
В конце концов, 'Молчание ягнят' - тоже искусство.
'Сказать - не сказать? - снова задумалась я, облизывая окровавленную губу и задумчиво глядя на кипящего от злости Ишко. - А, ладно, раз уж начала, скажу!'
- Пеликанчик, а пеликанчик, заткни клювик, - шелковым голосом посоветовала я. - На тот свет поедем на одной тележке, так что не порти мне последние минуты на этом. Расслабься и получай удовольствие, в конце концов, убивают не каждый день, да ещё и таким омерзи… удивительным способом! Я когда увидела, просто не поверила: паффф, и прыщавый пеликанчик превращается в несимпатичный мешок для мусора. Умереть - не встать! Фигурально выражаясь, конечно. Хотя в моём случааааапчхи!… - я зябко поёжилась, - почему-то получается буквально.
Ишко бешено заскрежетал зубами: из-за выступающего кадыка он действительно напоминал тощего пеликана с набитым клювом. Санти издал тихий звук, напоминающий фырканье: у него была возможность привыкнуть к моим шуткам и даже научиться их понимать. Я сладко зажмурилась, позволив себе помечтать, как он поднимает руки и обрушивает на старикашку Лардозиана своё любимое Черное пламя, как под градом холодных голубых молний извиваются на земле его вопящие собратья… и получила от Ишко ещё одну оплеуху.
Сгустки черного огня и призрачное сияние энергетических разрядов существовали только в моём воображении. Некроманты стояли на своих местах, а надо мною нависал бледный, трясущийся от ярости Ишко.
- Да что ты понимаешь, глупая, безмозглая, отвратительная, бесполезная дикарка, годная только на то, чтобы её разделали на алтаре, как дикую свинью! - по-звериному зарычал он. - Господь наш, Владыка Древних Ргицвешхернон, которому клялся я в вечной верности, оказал великую честь, потребовав Дар мой, ибо жизнь моя уже принадлежит Ему, сейчас и всегда! Сделаю я это по воле своей и желанию, дабы прогремело Возвращение, как снег летом, и содрогнулся мир старый и дряхлый до основания!!! - Глаза его сияли таким слепым обожанием, что я булькнула от отвращения. Из-под капюшона Санти снова послышалось фырканье. - И недолго быть мне среди мёртвых, ибо, вернувшись, вознаградит Он верных своих и спустит Псов Гончих, Жадных, Голодных, Быстрых, с привязи, дабы рвали они тела еретиков и выгрызали трепещущие сердца из ещё живых тел, чтобы корчились враги наши в муках, дергались, стонали и визжали от боли смертной, чтобы…
- Я это уже слышала, - нахально перебила я, - старичок-учитель рассказывал очень подробно. Твой вариант мне нравится больше, хотя и звучит, как монолог главного злодея из провинциальной пьесы. И этот пунктик насчёт Больших Букв… Кстати, пеликанчик, ой! 'глупая' и 'безмозглая' плохо сочетаются. Я бы посоветовала тебе найти хорошего преподавателя по стилистике, если бы не знала, что успею плюнуть на твою неопрятный труп прежде, чем увижу яркое сияние и длинный тоннель в другую жизнь. Конечно, Санти всегда может поднять меня в качестве ещё одной услужливой, расторопной и безмолвной девицы из своей обслуги - это буду не совсем я, но… Санти, милый, как тебе такой расклад? А? Честное слово, даже в отсталых странах приговорённому к смерти даётся право на последнее желание, чем я хуже? Санти, ты меня слышишь? Санти! Саааантииии!…
Я осёклась, озадаченно хмуря брови: мне вдруг почудился отдалённый печальный звук: 'Динь-динь- динь!' Словно зазвенели колокольчики ветра в буддийском храме.
'Колокольчик зазвонит, ангел сразу прилетит', - ошарашенно подумала я и на всякий случай, если мне показалось (в последнее время мне много чего стало казаться), спросила:
- Люди, а что это было? Санти? Вашфа! Ракем! Трор! Лардозиан Гнилозубович, ну хотя бы вы, как мне это не противно!
Никто из старших некромантов не пошевелился. Опустив головы, сложив на груди руки, они неподвижно, как статуи, стояли на линиях гексаграммы и что-то еле слышно бормотали.
- Ребята, я серьёзно! - продолжала настаивать я. - Как будто что-то бренькало или колокольчики звенели! Вы это слышали? Пеликанчик? Хотя бы ты слышал? Эй, пеликанчик!
Для пущей убедительности я старательно погремела цепями, но Ишко впервые пропустил 'пеликанчика' мимо ушей: не дрогнул, не моргнул и даже головы не повернул. Он вообще меня не услышал - вытаращив глаза, мальчишка смотрел на что-то, видимое только магам.
- Начинается… - задыхаясь, прошептал он. - Начинается…
- Да чихать мне, что у вас начинается! - рявкнула я и подкрепила свои слова оглушительным чихом. - Лучше объясни, что это было за звяканье!…
Речитатив стал громче, темп ускорился, и я почувствовала, как что-то неуловимо меняется вокруг. То, что любое магическое действо обязательно сопровождается вспышками света, громом, молнией и прочими спецэффектами - очередная байка из разряда тех, которые утверждают, будто все черные дела вершатся при свете луны, для вызова кого бы то ни было откуда бы то ни было используются пентаграммы, а мир всегда спасают в самую последнюю минуту. Но четырнадцать дней рядом с чертовски одарённым (и это истинная правда!) некромантом не прошли для меня даром. Двери в замковую библиотеку Санти не запирал - чем бы дитя не тешилось, лишь бы в лабораторию не совалось, - а у меня было не только время, но и желание узнать, что за книги собрал мой тюремщик. Благо, лингвистический барьер препятствий не создавал: попав в чужой мир, я выучила в устном и письменном варианте родной язык Санти. На нём было написано большинство книг в его библиотеке, с остальными помогала справиться выклянченная у некроманта брошка в виде листка клевера - Трилистник Ванги или попросту магический лингводекодер.
В библиотеке нашлись не только огромные тома в кожаных переплётах с замысловатыми, тиснёнными золотом и серебром названиями, которые начинали истошно орать, когда я их открывала. Не только разноразмерные книги по самым различным областям знаний и, как ни странно, дамские романы, но и потрёпанные пособия по магической науке для начинающих, по которым, должно быть, начинали заниматься дед и отец Санти.
Теоретически, магом может стать каждый. Теоретически. Но ведь и охотником на акул тоже может стать каждый - и тоже, теоретически. Ясно одно: научиться этому, читая инструкцию, тем более, сразу и вдруг - невозможно, если ты не гений. Меня гением назвать было сложно, при всех моих несомненных достоинствах вроде фантастического трудолюбия, упорства в достижении цели и сильного, пусть и узконаправленного дара.
Санти не пытался сделать комплимент - просто констатировал факт. Но куда дар направлен, разъяснять отказался. Вернее, просто шарахнулся от меня, как черт от ладана.
Всемогущей колдуньи из меня не вышло, да и не могло выйти: даже для того, чтобы научиться видеть - ауры, энергетические потоки, астральные течения - требовался не один месяц упорных занятий. Но, выполняя несложные упражнения для 'дурья дубового', как называло самое толковое пособие грызунов магического гранита, я, сначала редко, потом всё чаще и чаще, начала чувствовать магию. То ли шепот на краю сознания, то ли мерцание в уголке глаза, то ли еле-еле заметное дуновение ветра - описать это было не легче, чем форму груши: все знают, как она выглядит, но попробуй-ка, расскажи! А к концу своего заключения я уже уверенно определяла момент, когда Санти начинал колдовать.
Только у заклинаний Санти и магии, пульсирующей сейчас внутри круга некромантов, общего было не больше, чем у персика с… гнилым персиком. Гексаграмму словно бы замкнуло в невидимую сферу. Стих шелест ветра и долетавшее издалека пение птиц, дневной свет заметно потускнел. Воздух словно бы сгустился, став вязким, как желе, в лицо пахнуло могильной стылью, горло стиснула невидимая костлявая рука. Фигуры некромантов окутало мертвенно-бледное свечение, линии гексаграммы засияли отвратительным синюшно-красным, и внезапно я отчетливо увидела кошмарное чернильно-чёрное облако, клубящееся вокруг алтаря. Крошечные ветвистые молнии пронизывали аморфную облачную тушу, она то сжималась в комок, то выпускала отвратительные щупальца, распространяя вокруг себя ауру парализующего волю страха. Не в силах шевельнуться, я только беспомощно захныкала, когда одно особенно длинное щупальце принялось деловито меня ощупывать и поглаживать, будто ища кусочек повкуснее и помягче, а затем удовлетворённо втянулось обратно в облако.
Когда в глазах посветлело, первое, что я увидела - как Ишко неторопливо достаёт из кожаного футляра длинный нож с белым, словно светящимся клинком и благоговейно прикладывает его ко лбу. Ну
