стоит ли воспринимать слова 'последнее желание' прямо или это некая аллегория, затем о том, чем следует считать странный звон - воплощающейся магией или словом, становящимся законом. Потом Санти напомнил собратьям, что вызов должен быть совершен до полудня, и они заспорили уже о том, каким образом исполнить это последнее желание и не попасть впросак. Наконец, слово взял Трор и принялся объяснять, что чертить диаграммы здесь ни в коем случае нельзя, так как напитать линии нечем, и неизбежно произойдёт наложение фигур. 'А произойдет наложение фигур, и мы все проклянём тот день, когда разрезали свою первую жертву!' - уверенно подытожил он.
'Цветовая дифференциация слоёв, бестолочь… Нужна цветовая дифференциация слоёв!' - закричала я, но меня никто не услышал.
Кроме Санти.
Он повернулся, погрозил мне пальцем, и голоса некромантов превратились в низкий гул, похожий на шум моря. Ни словечка не различить.
Наконец, маги пришли к какому-то соглашению и всей толпой двинулись к алтарю. Лардозиан остановился так, чтобы смотреть мне в глаза, и огладил жиденькую бородёнку. Магические путы ослабли, давая возможность сесть, что я и сделала, хлюпая носом и дрожа, как осиновый листок. А старый некромант сурово нахмурился и… загудел. Спохватившись, Санти, снял заклинание и протянул мне носовой платок.
- …а теперь внемли же, дщерь щеловещешкая! - произнес Лардозиан таким тоном, каким обычно говорят: 'А не пошла бы ты на!…' Я трубно высморкалась. - Невожможно нам продолжать, покуда не шпадут… - он зарычал, когда я высморкалась ещё громче прежнего, - оковы, шловом твоим наложенные, и не ражвяжутся ужлы крепкие! Ещть у тебя одно желание! Пошледнее! Желай! А штобы у тебя не вожникло штранных иллюжий, што ижбегнешь ущащти швоей, ешли откажешщя желать, помни, Ижбраннишу можно и другую найти… А прежнюю в клетке держать, да на эликщиры с декоктами пушкать потихонещку, полегонещку… по кушощешку… поняла ли?
Я попыталась сказать, что думаю по этому поводу, но не смогла.
- Поняла ли? - с нажимом повторил Лардозиан. Некроманты оценивающе уставились на меня, словно выбирая кусочек помягче и без костей. - Что молщишь, дева? Прежде трещала, как шорока, рта не жакрывала, а теперь, когда говорить надо, яжык проглотила? Неужто одно прикошновение к величию Владыки Древних Ргищвешхернона жаштавило тебя…
Я открыла рот и многозначительно потыкала в него пальцем.
- Ты хощешь ещть, дева? - изумился старик. - Ты думаешь о швоём желудке, когда можешь пожелать вщё, што угодно?!
Я покрутила пальцем у виска и показала на Санти, а потом опять на свой рот.
- Кроме этого!!! - заорал Лардозиан.
- Прошу прощения, учитель, она не о том… - пробормотал Санти, взмахом руки избавляя меня ещё и от немоты. Я драматически откашлялась.
- Знаешь ли ты, сукин сын, некромант паршивый, - начала я так задушевно, что Санти на всякий случай отступил назад, чтобы оказаться вне моей досягаемости, - что неспособность человека вести конструктивный диалог свидетельствует о психическом инфантилизме?…
- Жамолщи и пошлушай, дева, не то полущишь обратно швою жатыщку, - угрожающе перебил меня Лардозиан. - Щещаш мы шождадим…
- Уход от темы, равно как и попытки решить простой спор силовыми методами, прямо указывают на наличие серьезных внутренних комплексов, - любезно поведала я. - Сначала ты просто затыкаешь девушке рот заклинанием, потом начинает расти недопонимание, завязываются ссоры, перерастают в затяжные депрессии, возникают суицидальные мысли, а бороться с этим приходится нам, психологам!… Вот взять хотя бы вас, Лардозиан Гнилозубович, вроде, человек в летах, серьёзный учёный, а продолжаете культивировать подростковые комплексы. 'Я - Самый Великий Волшебник!' 'Лучше Меня Нет Никого!' А если кто-то не согласен - бросим жертву в пасть Ваала? Кинем мученика в ад?… Нехорошо, нехорошо, так и без учеников остаться недолго.
Некроманты зашевелились, неуверенно переступая с ноги на ногу, и Лардозиан ощутив, что его авторитет находится в смертельной опасности, метнул в меня собственное заклинание немоты, звучавшее, как 'Да жаткнись ты в шамом деле!' И ушедшее 'в молоко'.
- Даже так? - я приподняла бровь. - В такой форме проявляется ваше беспокойство? Не казните себя, отсутствие таланта ещё не повод опускать руки. Примите себя таким, какой вы есть, и вам сразу станет легче. Поверьте, не стоит запускать болезнь, а для начала могу посоветовать вам прекрасную стоматологическую кли…иааумфф!
Санти вернул пентакль на место. Его товарищи с облегчением перевели дух.
- Пентакль Молщания… - Лардозиан пожевал губами. - Ну и дрянь же эта девка!
- Как ты сдержался и не убил её за эти несколько дней, малыш? - с искренним изумлением спросил Ракем. - Я всего час её знаю, и она в моём черепе, кажется, уже сотню дыр просверлила!
Мой тюремщик философски пожал плечами.
- Ты бросил на неё пентакль Молчания, одновременно удерживая свою часть призывающих чар?… - шелковым голосом осведомился Вашфа, многозначительно подмигивая Лардозиану, но старик подчёркнуто повернулся к нему спиной.
- Готовьтещь, - сухо скомандовал он.
- Но чертить здесь новую диаграмму… - завёл старую песню Трор.
Старик брезгливо скривился, отчего его лицо стало похоже ещё больше похоже на обезьянью морду.
- Шопляки! Шмотрите и ущитещь, пока я жив!
Некроманты, как по команде, отхлынули назад, а Лардозиан выпрямился, поднял руки вверх и резко опустил - и перед ним в воздухе повисла дымчато-серая плита, отполированная до зеркального блеска. Её покрывала замысловатая вязь непонятных заклинаний, а из глубины проступали линии каббалистических фигур - множество линий красно-бурого цвета, наводившего на мысль, что все они начерчены кровью какого-нибудь бедняги. Впрочем, чёрная магия на том стоит, стояла и всегда будет стоять.
- Вмешто того, штобы каждый раж щерщить эти Шветом проклятые диаграммы, тот, у кого есть хоть капля можгов, наришует их однажды, - торжествующе изрёк Лардозиан. - Нам нужна шамая проштая фигура, штобы уменьшить прощент помех и плотно наложить ужел Подвлащтья…
- Кольцо Гаури-Ткиша? - подобострастно предложил Вашфа.
- Три-три-шесть? - вылез Трор.
- Звезда-в-Круге и Шар Вызова, учитель? - вполголоса заметил Санти.
Обезьянье лицо Лардозиана исказилось в гротескной пародии на улыбку, и старик одобрительно кивнул. 'Подхалим', - беззвучно пробурчала я, но моё мнение на тот момент никого не интересовало.
Лардозиан, вперяясь взглядом в плиту, плавно развел руки в стороны. Две тонких полупрозрачных листа, подчиняясь его жесту, отделились от плиты и скользнули вправо и влево. На одном была начерчена октаграмма, вписанная в октагон и круг, на другом - три молнии, перечеркивающие спираль. Необычная 'плита' являлась чем-то вроде записной книжки колдуна: множество тончайших хрустальных пластин, сложенных вместе, на каждой из которых нарисована только одна диаграмма. Лардозиан повторил движение, и первая пара пластин переместилась под низ плиты, а их место заняла новая - с другими магическими фигурами. За ней последовала третья, четвёртая, пятая… Старик стремительно перелистывал 'страницы', ища нужную, рисунки разлетались, как вспугнутые птицы, безостановочно сменяя друг друга. Некоторые я даже узнала. Печать Соломона, используемая для усмирения враждебных духов и лоа, восьмилучевая звезда - 'роза ветров', с помощью которой можно было управлять погодой, 'змеиный цветок', притягивающий удачу.
У Санти тоже была такая плита, но гораздо толще, с цветовой дифференциацией слоёв, чтобы рисунки не сливались, и оглавлением - ему никогда не приходилось лихорадочно перерывать всю 'записную книжку', чтобы найти необходимую диаграмму. Парень мог облегчить учителю задачу, но не сделал этого: все же некроманту не было чуждо чувство самосохранения.
Минут через десять, когда я уже откровенно зевала от скуки, Лардозиан перестал мельтешить рисунками и вытащил искомый. Это была пентаграмма с рунической вязью на лучах, вписанная в круг.
