Один из надзирателей, шут и весельчак, всеобщий любимец, которому за чувство юмора прощалось даже ошеломительное хамство, этой простой истины не знал. И, приняв меня за отличную грушу для битья, принялся изощряться в остроумии.
Я вежливо попросила оставить меня в покое.
Я аккуратно заточила ручку у ложки.
Я еще вежливее попросила повторить шутку о некроманте и его мертвом друге, потому что выцарапывать ее на стене быстро не получалось.
Я попросила заменить мне ложку: у первой совершенно истерся черенок.
Я предельно вежливо поинтересовалась, есть ли в Северных землях театры одного актера, и не планирует ли мой собеседник поменять карьеру?..
Я полюбовалась на наскальную живопись на стенах и кровожадно оглядела пол. Шут обиженно насупился.
А ночью мне приснился славный предок с шотландских гор. Сидя на поросшем травой склоне, Томас Лермонт наигрывал на лютне что-то романтическое, его темные волосы шевелил ветерок, а глаза были невыразимо печальны. Он что-то говорил мне, объяснял, а, возможно, и ругал… но языки никогда не были моим сильным местом. Особенно шотландский язык 13 века. Словом, проснулась я в совершенном расстройстве, с больной головой и желанием что-нибудь сломать и, когда Шут в который раз раскрыл свой большой рот, не сдержалась.
- Ну, пес, не на того ты начал лаять…
Безмолвных и тупых нетрудно хаять,
Но будешь в том же духе продолжать,
Получишь по рогам. Вот как пить дать!
- выпалила я и изумленно моргнула: привычки ввертывать в разговор поэтические цитаты за мной прежде не водилось, а таланта к стихоплетству не было отродясь. Кое-кто из родственников мог срифмовать розы с морозами, а любовью с кровью, но не более того: после Михаила Юрьевича Лермонтовым не везло на поэтов.
'Психика человека, пребывающего в состоянии перманентного стресса, еще не такие коленца выделывает, - пришла на помощь любимая психология. - Защитный механизм, никакой патологии. Будь спокойна: с ума ты не сошла. Хотя надо бы, надо бы… всё веселее помирать!'
Меня никто никогда не предупреждал, как опасно видеть во сне мертвых родственников.
Шут ничего не понял. Пожал плечами. Недоуменно переглянулся с напарником (в одиночку в камеры к узникам он не заходил, после неприятного случая, когда некто воткнул ему в ногу 'весло' - заточенную ложку). Покрутил пальцем у виска. Бэмкнул на пол плошку с кашей и ушел, не отпустив ни единой остроты.
К несчастью, сладкий аромат победы нисколько не улучшил вкус овсянки, которую в Песьей Горке подавали на завтрак.
День прошел не то, чтобы спокойно и весело - не может быть спокойствия и веселья в камере смертников, пусть даже это камера-люкс, одиночка с окном, столом и водопроводом - но близко к тому. Утреннее происшествие понемногу стиралось из памяти, как карандашный рисунок под ластиком ученика; к ужину я и думать забыла о стихах и мертвых бардах с сомнительными 'подарками фей'.
Кто бы знал, что смешливый надзиратель окажется полукровкой-хаоситом с аккуратно подпиленными и потому неразличимыми в густой шевелюре рожками? И что вечером в пылу ссоры жена заедет сковородкой аккурат по этим рожкам, да так удачно, что проломит муженьку голову?
Летальный исход, увы и ах…
Как я уже говорила, волшебников в Северных землях хватало. Так что о 'подарках фей' в целом и Честном Слове в частности представление здесь имели. Искаженное и даже притянутое за уши, обросшее невероятным количеством жутких деталей, но имели. В этом смысле, любой Правдоруб простым гражданам больше всего напоминал неразорвавшийся магснаряд времен последней войны - полезная штука, никто не спорит, но в доме держать не станешь.
Комендант Горовата был алкоголиком с многолетним стажем, и окружающую действительность воспринимал урывками, но если что-то проникало сквозь спиртовые пары в его изъеденный мозг, то оставалось там надолго. Почти навсегда.
'В течение двух недель'? Принято. Ради особенного человека все можно, даже очередность поменять. Другие очередники будут только 'за'. А кто он такой, чтобы спорить с волей народа?..
Почему меня просто не придушили по-тихому в камере, я так и не поняла. Но - вечером 'родили' решение, ночью отметили идею, а утром в мою камеру явилась целая делегация. В глазах - баранье упрямство, в руках - чистая рубаха, веревки, чтобы вязать руки, и платки: один - в рот затолкать, другой - рот завязать.
Заталкивали и завязывали с чувством, с толком, с расстановкой. Слухи вообще разлетаются со скоростью света, а в замкнутом мирке тюрьмы - и того быстрее. Последнего слова Правдоруба никому слышать не хотелось…
Зевая с риском вывихнуть челюсть, комендант развернул пергамент. Равнодушно просмотрел строчки. Перевел взгляд на приговоренных. Поднял трясущуюся руку.
- Один, два, три, четыре, пять… почему пять, трясца в печенку? - характерно окая, пробормотал Горовата; координация 'рука-глаз' давалась ему с заметным трудом. - Откуда пять, на утро четыре положено… пять… четыре, три, два… о… Ёж твою гребенку через десять гробов! 'Один' где, ядрена вошь, болтом через коромысло?!
- Заключенных четверо, господин комендант, все на месте, - вполголоса сказал первый помощник коменданта Ждигод, стоявший у него за плечом, даже не оскорблять начальство видом хорошо выспавшегося человека. - Начать экзекуцию?..
Водянистые рыбьи глаза господина помощника мне откровенно не нравились. В них присутствовало нечто такое, что совершенно отбивало желание копаться в его подсознании.
- Ну тебя в болото, торопыга беспортошный, кады скажу, тады и начнем! - буркнул комендант. - Оглашение сперва надобно… да только кому оно надобно? Так нет же, приказ - традиции блюдем везде и всюду… а ежели блюсти не будем, - комендант неожиданно острым, трезвым, злым взглядом окинул своих подчиненных, - кто-нить из вас всенепременно стукнет. Стукнете, так ведь, орлы? Э? Э? Хотя какие орлы, орлы повымерли уж, дятлы только и остались… Глашатай где?
- Болен он, - откашлявшись, доложил один из стражников. - Со вчерашнего с лежанки не встает, стонет, руки трясутся…
- И голова тоже, - добавил другой стражник.
- А ноги так вообще ходуном ходят, - подсказал третий.
- Так что сами ходить оне не можут и велели передать, что ежели оне кому нужны, так пусть к ним и приходют, а у них нынче режим! Время постельное, - на одном дыхании выпалил четвертый и зажмурился: ой, что сейчас будет!
Взрыв не заставил себя ждать.
- ШТААА?! - взревел комендант; слабо охнув, схватился за голову и повторил зловещим шепотом: - Шшшштаааа???
Некромантские щиты, как ни старались маг-приставы, содрать с меня не удалось. Какой щит за что отвечал, я не знала - Санти сказать не успел, здешние маги не пожелали. Но почувствовав, как начали ослабевать узлы на стягивающих запястья веревках, я не растерялась и энергично зашевелила пальцами. Раз, два - веревки послушно обвисли; стряхнуть их можно было в любой момент, но я не торопилась. Продолжая держать руки за спиной, аккуратно проверила карманы - спасибо Санти, те были на месте. Хотя в своем желании спасти, уберечь, и защитить от беды дражайший некромант славно меня подставил, он наделил все кольца и амулеты одним полезнейшим свойством. Зная невестину способность терять всё, что попало, он наложил на свои подарки 'Преданного пса' - заклинание возврата. Все потерянные (или отнятые) подвески, кольца, пуговички и булавки с секретом через некоторое время возвращались ко мне - просто появлялись в карманах. А если карманов не было - появлялись вместе с карманами и, ничуть не
