— Ты хочешь сказать, что просто так не привяжутся?
— К тебе могут привязаться без повода с твоей стороны. Но у того, кто это делает, всегда есть причина, даже если он её в силу своей ограниченности не осознаёт. Скучно, например, или хочется перед дружками порисоваться. Или ещё что. Но никогда — просто так.
— Значит, с моей точки зрения меня обидел Виктор Павлович. С его точки зрения — я обидела его. А с твоей?
— А с моей — вы обидели друг друга. Это называется — поссорились.
— И кто тогда должен первый мириться?
В глазах у папы запрыгали чёртики.
— Открою тебе вторую страшную тайну: если мириться всё равно придётся, первый шаг сделает тот, кто умнее.
Я вспомнила:
— Вот и Витька сказал, что мама обязательно позвонит и загонит домой.
Игорь-я подскочил:
— Ты всех подряд в наши проблемы посвящаешь?
— Не вибрируй, я в общих чертах… И вообще, он сам догадался.
У меня в кармане зазвенел телефон. Я вытащила раскладушку.
— Ой… Накаркали. Она звонит. Что делать-то?
— Принимай вызов, — снисходительно подсказал папа.
Я раскрыла телефон.
Усталый голос произнёс:
— Гера, иди домой.
— Не пойду, — бухнула я. — Он опять драться будет.
— Не будет, — печально ответила Елена Анатольевна. — Он уехал к дяде Паше.
— Хорошо, — вздохнула я. — Приду. Чуть попозже. Хорошо?
— До ночи не гуляй, — голос мамы Сельцова дрогнул. — Жду дома.
И — гудки.
— Кажется, она плачет.
Я чувствовала себя так, словно мне шесть лет, и я потерялась в супермаркете.
— Дубина, — злобно прошипел Игорь-я. — Иди к ней.
— И что делать?
— Там разберёшься. Ты же у нас умная.
Столько ненависти было в этих словах, что я отшатнулась.
— Ты чего?
— Ничего. Если они опять начнут сходиться-расходиться, мама снова в больницу загремит. И ты будешь виновата!
— Ты сам этого хотел!
— Я? — Игорь-я подобрался, как будто хотел броситься на меня. Он что, забыл, что он теперь хрупкая девчонка, а я довольно крепкий парень?
Папа встал между нами:
— Тихо. Ну-ка, успокоились оба. Лера, тебе лучше действительно идти, у мамы Игоря больное сердце. Будем на связи, звони, если что.
Я кивнула и ушла обуваться. И услышала, как папа сказал Игорю:
— Теперь давай разберёмся с тобой.
— У вас все разговоры как лекция по философии? — ехидно поинтересовался Игорь-я. — Имейте ввиду, я не такой прошаренный, как ваша настоящая дочь.
— Ничего. Прошаришься в процессе, — не принял возражений папа. — Итак, давай вспомним, что ты сказал Лере…
Я захлопнула за собой дверь с мстительным удовольствием. Пусть Игорёк на своей шкуре попробует папин подход…
Уже на улице я подумала вот о чем: со стороны могло бы показаться, что папу больше волнует чужая тетка, чем собственная дочь. И я даже остановилась от этой мысли. Со стороны! Кажется, я стала думать, как это всё выгладит с другой точки зрения! Больше папа не скажет, что я эгоистка!
Я снова зашагала по тротуару. Пусть окружающие думают что хотят, но именно сейчас, когда папа выносит мозг Игорю, я чувствую, что он на моей стороне. И я знаю, что всё это время он думал только об одном: как вернуть меня домой.
Пусть пока он ничего не придумал. Только сейчас я поняла, что он не всесилен. Но я всё равно его очень люблю…
В квартире у Игоря было тихо. Елена Анатольевна не вышла из спальни. Я села за уроки, но сосредоточиться не смогла. Так и сидела, тупо глядя в учебники, пока не стемнело.
А потом у меня за спиной слабый голос спросил:
— Что в темноте сидишь?
Щелкнул выключатель.
Как-то незаметно Сельцовы подкрадываются. Как отец Игоря днём вошел, я вообще не слышала.
Елена Анатольевна остановилась у меня за спиной, в дверном проёме. Так же, как недавно стоял мой папа. И я решилась:
— Мам, а как так получилась, что ты вышла за него замуж? Разве не видела, что он… — я не смогла подобрать слово.
— Разве он такой был? — печально отозвалась мама Сельцова. — Он интересный был, весёлый. Заботливый. Это потом всё как-то постепенно разладилось.
— Зачем же вы живёте вместе? Раз понимаешь, что всё разладилось? — осторожно спросила я.
— Да куда уж теперь. Столько лет вместе. Да и кому я нужна?
— А ты думаешь, ты папе нужна? — не надо бы такое говорить, но я не удержалась.
Елена Анатольевна не рассердилась.
— Сейчас уже скорее он мне нужен. Плохо без мужчины в доме. Ты не поймёшь.
Но я понимала! Я представила себе дом без папы — без его шуток, кулинарных экспериментов, пения в ванной, разбросанных рукописей… И дом становится пустым, словно нежилой.
Пусть у Сельцовых не всё гладко, но что-то же их связывает. А я, как тупой гоблин, влезла со своей правдой…
— И как мы будем… теперь? — всё-таки спросила я.
— Не знаю, — задумчиво ответила Елена Анатольевна. — Но так как раньше не будет, это я тебе обещаю.
Она подошла, протянула руку, наверное, хотела по голове погладить, но не коснулась волос. Чуть задержала ладонь и опустила её мне-Игорю на плечо.
— Я теперь ничего не знаю, — призналась Елена Анатольевна. — Всё как-то неожиданно получилось. Боюсь, у нас больше нет семьи.
Я собралась с духом и решительно произнесла:
— Мама, у нас очень давно её не было. У нас была иллюзия. Макет. Мы все делали вид, что живём вместе. А на самом деле каждый из нас жил сам по себе.
Елена Анатольевна невесело усмехнулась:
— Да уж, странно всё получается. Ребёнку ясно то, что для меня стало открытием.
— Устами ребёнка глаголет истина, разве ты это не знала? И, потом, я думаю, ты сама всё прекрасно понимала. Просто не хотела об этом думать.
Мама Сельцова наклонилась и заглянула мне в лицо.
— Вот не знала, что ты умеешь так разговаривать. Прямо как психотерапевт. Обычно из тебя слова не выдавишь.
Я обмерла: спалилась! Но внешне спокойно ответила:
— Так вы с отцом никогда меня не слушали. А у нас в гимназии, между прочим, есть такой предмет — риторика.
