слащавой, ни к чему не обязывающей «восточной мудростью», брошюры эти становятся все для большего числа людей духовным насущным хлебом.
«Зайдите к нам на полчаса и вы уйдете новым человеком». Так зазывают к себе в лоно своей «церкви» проповедники нового «мессии Кришнамурти»[101]. В этом «на полчаса» — главный соблазн этой проповеди и главный залог ее успеха. Действительно, получаса за глаза довольно, чтобы постичь теософские истины и чтобы без лишних усилий и затрат из неверующего и обездоленного одиночки стать — как кому нравится называться — членом «великого звездного братства» или… ханжой.
«Теософское общество» было основано в 1875 году русской, Блаватской. Имя это достаточно знаменито и достаточно «пестрой» знаменитостью. Блаватская, кстати, чем-чем — но ханжой, по- видимому, не была. Она была в своем роде женщиной замечательной. На свою беду при страстной, одаренной и неуравновешенной натуре — Блаватская была не особенно умна. Раз завязнув в «восточной мудрости», она оказалась не в силах ни переварить ее, ни от нее отстать. Статьи о природе и нравах Индии Блаватская писала талантливо и наблюдательно, хотя и любила, не в меру, привирать. Но главным своим делом она считала не это, а свои теоретические книги, посвященные оккультным и иным «тайнам», полные громких слов и напыщенного вздора.
Ханжой, однако, Блаватская не была. Она никого не хотела учить. Она сама желала учиться, услышать «Голос Безмолвия», постичь «Тайную Доктрину». Основывая «Теософическое общество», она стремилась основать «ядро международного братства, без различия расы, веры, пола и касты». В этой полуавантюристке, полублаженной, как никто, умевшей добывать средства на свои сомнительные опыты и экзотические затеи, жила феминистка социалистического, даже марксистского оттенка. Многое в ней напоминает средневековую колдунью, многое мисс Панхерст[102], или Розу Люксембург. Правда, больше всего она исписала бумаги о разных «кошках, которые стерегут Солнце, попирая и царапая лапой главу Змея Тьмы»[103], однако в писаниях ее неизменно чувствуется: может быть, все это и не так, и не кошка царапает Змея, а Змей кошку. Как-никак — в Блаватской жило сомнение.
Настоящая теософия, в теперешнем ее виде, собственно началась тогда, когда после смерти Блаватской основанное ею течение, вместе с поместьем в окрестностях Мадраса[104], богатейшей библиотекой и очень значительными капиталами попало в руки ее заместительницы, женщины твердой и в «истине» не сомневающейся.
Недавно в английских газетах промелькнуло известие: Анни Безант исполнилось 85 лет. На вопрос интервьюера о ее «планах на будущее» великая теософка охотно этими планами поделилась. Она ждет смерти, с нетерпением ждет. Дело, видите ли, в том, что тотчас же после кончины душа Анни Безант вселится в тело молодой индусской женщины и займется наведением порядков в Индии. В этом нет сомнения, это решено. Остановка за малостью — за тем, чтобы «сбросить с себя ветхое тело». Покуда же эта пустая формальность не выполнена — Анни Безант предается благочестивым размышлениям, вроде: «что есть алмазная душа?» Ответ: душа, слиянная со своим истинным и, прозрачная как алмаз, пропускающая сквозь себя свет Логоса[105] и т. д., живет в своем роскошном дворце, окруженная почетом, лестью, учениками, поклонниками. В таких условиях, хоть и не терпится поскорей заняться переустройством Индии — можно, пожалуй, немножко и подождать.
Анни Безант, «столп и утверждение» теософии, половину своей жизни с теософией отчаянно враждовала. Первые полжизни она была спириткой.
«Я, извиняюсь, спирит», — сказал недавно на одном из парижских собраний некий оратор, и это «извиняюсь» было очень характерно. Сказал это деятель не особенно блестящий, «не орел», но все-таки человек, причастный к старой русской культуре, т. е. к одной из наивысших культурных мер. И вот к слову «спирит» он прибавил «извиняюсь». Занятие спиритизмом он, хотя и предаваясь ему, невольно ощутил, как что-то непочтенное, что-то, что его перед данной — высококультурной — аудиторией компрометировало.
Анни Безант была из числа спиритов «не извиняющихся». Со всей ограниченностью своего мышления, особого специфического мышления англосаксонских, напористых, старых дев, которые, в какую бы область они ни устремились, желают немедленных, осязательных результатов и получают их, ибо заранее в них уверены — после смерти Блаватской взялась за организацию туманной области теософии по спиритическому, деловому образцу.
Как известно, спириты, даже самые убежденные, не брезгуют для «торжества идеи» всевозможными фокусами и просто мошенничествами. Анни Безант, осмотревшись и убедившись, что одними рассуждениями о кошке, царапающей Змея, дела не двинешь
«по звездам, травам, вычислениям мудрецов и наитию светлых сил» — отыскала теософского мессию — Кришнамурти.
Нашли его в глухой индийской деревне, у библейски бедных родителей. Смуглый, здоровый новорожденный, которому без помощи звезд, трав и Анни Безант полагалось бы стать в лучшем случае чистильщиком сапог в том же Мадрасе — был поселен в теософском дворце. Он был торжественно на весь свет провозглашен «Мировым учителем». Деньги широкой струей потекли из карманов экзальтированных миллионеров счастливого докризисного времени[106] — на святое дело воспитания мессии, призванного спасти мир.
Воспитывали Кришнамурти одновременно, как полубога и как сына Рокфеллера. Перед ним падали ниц и учили его играть в гольф, целовали ему ноги и заботились, чтобы его английское произношение было безукоризненным. Воспитывая мессию, Анни Безант не забывала, что этот новый духовный пастырь человечества призван, главным образом, пасти таких овец, которые на досуге, после банковских операций и заседаний трестов, тоже хотят «веры» и тоже не прочь приобщиться «морали» — только чтобы легкая вера, необременительная мораль. Чтобы и возвышало, и просветляло, и приятно убаюкивало и ни в каком противоречии ни с трестами, ни сверхприбылями не было.
У меня нет ни места, ни желания производить здесь анализ теософского учения, — не сладких и гладких цветистых слов, а того, что скрывается за словами. Но кратко сформулировать его можно так: «не мы причина окружающего зла, не нам его и исправлять».
— Какое утешение найдет голодный и безработный в вашей вести? — был поставлен Кришнамурти «бестактный» вопрос на одной из его публичных бесед. Кришнамурти ответил с завидной откровенностью: «Никакого».
Никакого! Не мы причина, не нам исправлять. Голодный и безработный не находит утешения — это его дело. Мы сытые и обеспеченные — находим — это дело наше. Мы не виноваты, что он голоден, а мы сыты. И потом все на свете суета сует, кроме света Логоса, и, к тому же, в будущем перевоплощении, возможно, мы будем безработными, а он свиным королем. Споем же для сердечного умиротворения, после с толком проведенного дня, звездный гимн и успокоимся:
Цветистые слова. Лицемерные вздохи. Лучистые добродетельные морщинки. Ледяное равнодушие под маской ханжеской «просветленности». «Не мы»… «не я», — это и есть «истина».
Кришнамурти был воспитан, как полубог и как сын миллиардера. Теперь это стройный, красивый
