сиротой, но очень возможно, что это не так.
— Гирени?! — Капрас понял, что трясет головой, и заставил себя прекратить. — Не может быть!
— Создатель велик... Нашлись свидетели. Чтобы убедиться окончательно, нужно проверить, соответствуют ли тайные приметы. У моей сестры были родинки. Одна, общая для всех детей нашего отца... — Баата резко поднял волосы и наклонил голову. Стала видна шея и... знакомое до одури красноватое пятнышко. — И еще две.
— Хорошо, — выдавил из себя Карло, — я расспрошу служанок...
— Возьмите. — Баата уже держал в руке два письма. — На первом листе записаны приметы моей сестры. На втором, если это она, мое письмо к ней. Я признаю свою кровь и наделяю девушку достойным приданым.
Лисенок врал, он просто обязан был врать, но эту ложь не разоблачить. Гирени из рабыни становится сестрой казара, ее не продадут, не убьют, не станут бить. Баата позаботится о любовнице маршала, если маршал уведет корпус домой, а дорога через Кипару и впрямь во всех отношения лучшая. Ну а Хаммаил с Антиссой... Тот, кто подсыпает союзнику отраву, не вправе ждать благодарности. Пусть делают что хотят — бегут, дерутся, сдаются, Карло Капраса это больше не касается.
— Как я передам вам новости о Гирени или ее саму, если вы не ошиблись?
— Самым удобным будет, если вы ее поручите уже известным вам паломникам. Это надежные люди. Очень надежные.
— Хорошо, — Капрас поднялся первым, — я отвечу через них.
— Я буду ждать, — заверил казар, — и рассчитывать на лучшее.
Глава 4
Талиг. Франциск-Вельде
Тарма
Западная Придда
400 год К.С. 10-й — 12-й день Осенних Скал
1
Названный Чарльзом... Капитан Давенпорт уехал, и Мэллит испытала облегчение — ей было трудно проводить время с мужчиной, чье тело полно жизненных сил, а разум уныл, как у познавшего не мудрость, но немощь старца. Прощание вышло пустым и тяжелым, уходящий не знал, что сказать, гоганни — что ответить. Наконец всадники в кожаных, спасающих от ливня плащах ступили на мост, и больше Озерный замок не тревожил никто. Осень и дождь наполняли сердце печалью, и она растворяла горе, как вода — соль. Башни кутались в седые струи, будто ложно верующие в траурные плащи, а водостоки изрыгали пенистые речки, они искали дорогу к озеру, что с каждым днем подступало все ближе. Роскошной это не нравилось, и Мэллит решила спросить, готовы ли лодки.
— Нечего бояться, — успокаивала старшая над служанками. — Вот в тот год, когда хозяин привез хозяйку, вода стояла во дворах, пришлось доставать подвесные мосты...
— Только бы не было бурь, — качал головой надзирающий за кухнями. — Стены сложены на совесть, высокая вода без ветра никого не заберет. Видели бы вы...
Мэллит слушала о прежних ненастьях, и ей казалось, что серая осень пришла навсегда. Серым было все, кроме огня и цветов, которые присылала первородная Ирэна. Она по-прежнему ходила в свой сад, гоганни видела, как опасная возвращается, сбрасывает на руки старухи-прислужницы блестящий от воды плащ и, укрыв лицо в мокрых хризантемах, садится в кресло, ожидая, когда ее ноги освободят от испачканных башмаков. Потом хозяйка откладывала букет, выпивала поднесенное ей горячее питье и уходила к себе, а Мэллит возвращалась в отведенные им с роскошной комнаты. Здесь было тепло и горели свечи, но девушка знала — тяжелые шторы прячут дождь, которому нет конца.
Врач, высокий и достойный, велел нареченной Юлианой много лежать, и та лежала, вспоминая счастье и беду. Она не плакала, это делала осень, что была рядом, как и Мэллит. Гоганни слушала и ничего не могла изменить, даже вынести неприятные цветы — осиротевшей нравился горький аромат и яркие лепестки. В сердце девушки поселился страх за мать и дитя, но добрая не верила в злое.
— Глупости, — сердилась она, — Ирэна не из счастливых, что да, то да. Овдоветь, оставшись бездетной, о таком и подумать страшно! Только она милая девочка, а ее брат спас нас всех. Курт представил бы полковника Придда к ордену, и я об этом написала Савиньяку. Конечно, лучше бы мне рожать дома, но мы должны видеть, как Курту отдадут последние почести. Жаль, не будет командора Горной марки, но лучше никто, чем фок Варзов. Это он пустил «гусей» в Марагону, а ведь все считали его хорошим полководцем. Подумать только, Курт осуждал наших земляков за нарушение субординации! Райнштайнеру нужно было требовать не решительных действий, а смены командующего. Ну что ты так смотришь?
— Эти йернские шары некрасивы, — пыталась настоять на своем Мэллит. — Лучше их унести.
— Пусть будут. — Нареченная Юлианой покачала головой. — Ирэна понимает в садах, хотя все засадить цветами и травой глупо. Сад прежде всего должен кормить... И запекать утку здесь не умеют, какие-то опилки, а мне на ужин хочется утки! Мелхен, ты должна им помочь, не откладывай, иди прямо сейчас.
— Но я могу понадобиться...
— Я лягу спать, а тут есть звонок. Беги, объясни, как надо, только не очень ругай, мы все-таки в гостях.
В замке знали лишь один способ, и не было средства верней погубить нежное мясо, лишив его сока. Гоганни не стала спорить с несведущими, она попросила противень, и ей дали чистый и большой, но слишком тонкий. То, что получилось, отец отца подал бы самым пьяным и изгнал опустившегося до такого ничтожества повара отмывать куриные желудки, только люди Озерного замка не пробовали истинного. Они восторгались тем, что было на волос лучше дурного, и Мэллит стало стыдно от незаслуженных похвал.
— Нужны приправы, — умеряла ложный восторг гоганни, — и то, чем отбить неприятный запах. Если нич... Принесите мне зеленых яблок!
Яблоки принесли, и второй раз она запекла уже трех уток почти достойно. Мэллит была собой довольна, но ее смущали восхищенные взгляды.
— Я не умею печь пироги, — сказала Мэллит, чтобы прервать похвалы. — Я многого не умею и ничего не знаю о лесных грибах. Научите меня.
Ей обещали, и в голосах обещавших была радость. Нареченная Юлианой спала; проведав ее, девушка вновь спустилась в служебные комнаты. В этот день она узнала многое и почти забыла о первородной Ирэне и ее цветах. Пришло время ужина для слуг, и Мэллит пригласили за стол, девушка не чувствовала голода, но ей не хотелось уходить. Она со всеми ела рагу и пила вино; вкус его был странен, однако сидящие рядом объяснили, что напиток порожден рябиной — деревом с белыми цветами и красными, отгоняющими зло ягодами. Мэллит кивала и улыбалась — ей и прежде нравилось сидеть возле огня, слушая, о чем говорят старшие. Уходить не хотелось, звонок молчал, а рядом приятные люди судачили о дожде, о войне, о хозяйке...
— Она любит цветы, — поддержала разговор Мэллит, — она присылает их нам. Такие красивые.
— Она только их и любит, — сказала высокая и прямая, с толстой косой вокруг головы.
— Эмилия, — одернула старшая над всеми. — Думай, что несешь!
— Да я не в укор. — Провинившаяся смотрела на Мэллит, будто желая сказать больше, чем могла. — Такой доли злому врагу не пожелаешь, только вдовой ей лучше. Она ведь замуж как в тюрьму шла, уж я-то знаю, на моих глазах слаживали.
— Знаешь, так молчи! — оборвала старшая. — Долг свой госпожа справляет — дай Создатель каждому, а что невеселая, так не всем козами скакать.
— А... — начала Мэллит, и все повернулись к ней. — Госпожа графиня сказала, что ваш хозяин утонул... Он упал в воду?
— Может, и упал, — начала названная Эмилией, поймала недовольный взгляд и забила себе рот пирогом.
