Кондитер долго на них смотрел, затем кивнул и встал из–за стола. Он подошел к духовке и повернул какие–то ручки. Он нашел чашки и налил кофе из электрической кофеварки. Поставил на стол пакетик сливок и сахарницу.
— Вам, наверное, нужно поесть, — сказал пекарь. — Надеюсь, вы поедите моих теплых булочек. Вам нужно поесть, собраться с силами. Еда — это маленькая радость в такие моменты, — сказал он.
Он подал им теплые булочки с корицей, на которых еще не застыла глазурь. Он поставил на стол масло и положил ножи, чтобы намазывать маслом хлеб. Затем пекарь сел вместе с ними за стол. Он ждал. Он ждал, когда каждый из них возьмет по булочке с тарелки и начнет есть.
— Надо хорошенько подкрепиться, — сказал он, глядя на них. — У меня много. Ешьте. Ешьте, сколько хотите. На всех хватит.
Они ели булочки и пили кофе. Энн вдруг почувствовала голод, а булочки были теплые и сладкие. Она съела три штуки, порадовав этим кондитера. Затем он начал говорить. Они внимательно слушали. Несмотря на то, что они устали и исстрадались, они слушали, что кондитер хотел сказать. Они понимающе кивали, когда тот заговорил об одиночестве, о чувстве неуверенности и обреченности, которое пришло к нему в пожилые годы. Он рассказывал им, как это тяжко — быть бездетным. День за днем ставить тоннами в печь хлеб и каждый день опорожнять ее. За все эти годы сколько приготовлено угощений для вечеринок, для празднеств, которые он обслуживал. Слой глазури толщиной с палец. Маленькие фигурки жениха и невесты на торте. Сотни фигурок, нет, счет уже на тысячи. Дни рождения. Только представьте себе все эти горящие свечи. У него важная профессия. Он пекарь. Хорошо, что не садовник. Лучше кормить людей. И запах куда лучше, чем от цветов.
— Вот понюхайте, — сказал пекарь, разламывая темный батон. — Это тяжелый хлеб, но зато с насыщенным вкусом.
Они вдыхали запах хлеба, потом он дал им его попробовать. У хлеба был вкус патоки и неочищенного зерна. Они слушали пекаря, глотали темный хлеб, наедаясь досыта. При свете неоновых ламп казалось, что уже наступил день. Они проговорили до самого утра, и когда в окнах забрезжил бледный свет, они всё сидели за столом, и никто не собирался уходить.
Рэймонд Карвер.Узда.
Этот старый универсал с номерами штата Миннесота выезжает на площадку перед самым окном. На передних сиденьях — мужчина и женщина, на задних двое мальчиков. Стоит июль, и термометр зашкаливает за 100 градусов по Фаренгейту. Они выглядят изнеможенными. В салоне висит их одежда; в кузове свалены чемоданы, коробки и остальной скарб. По тем данным, что Харли и я потом собрали воедино, это все, что у них осталось, после того как банк в Миннесоте конфисковал их дом, пикап и трактор, их фермерский инвентарь и нескольких коров.
Несколько минут они сидят внутри, словно собираясь с духом. Кондиционер в нашем номере включен на полную. Харли на заднем дворе за домом, стрижет газон. На переднем сиденье вспыхивает спор, затем они оба выходят и направляются к парадной двери. Я притрагиваюсь рукой к волосам, проверяя, не сбилась ли прическа, и выжидаю, пока они нажмут кнопку звонка дважды.
Потом я иду к двери и впускаю их. «Ищете номер?», — говорю я. «Проходите сюда, тут прохладнее». Провожаю их в гостиную. Я веду бизнес в гостиной. Здесь я собираю оплату за проживание, выписываю чеки и беседую с возможными клиентами. Еще я стригу волосы. Я зову себя «стилист». Так написано на моей визитке. Мне не нравится слово «парикмахер». Старомодно звучит. В углу гостиной у меня есть кресло и сушка для волос, которую можно закрепить прямо к спинке кресла. Есть еще раковина, которую установил Харли несколько лет назад. Рядом с креслом у меня столик с журналами. Журналы старые, иные уже потеряли свои обложки. Но человек готов смотреть на что угодно, пока его волосы в сушилке. Мужчина представляется: «Мое имя Холитс».
Он говорит, что она его жена. Но она не смотрит на меня. Вместо этого она разглядывает свои ногти. Ни она, ни Холитс не садятся. Он говорит, что их интересует номер с мебелью.
«Сколько вас?». Просто дежурная фраза. Мне известно, сколько – помню про двоих мальчиков на заднем сиденье. Два плюс два — четыре.
«Я, она и мальчики. Им по тринадцать и четырнадцать, и они разделят одну комнату, как обычно.»
Скрестив руки, она держится за ткань на рукавах. На кресло и раковину смотрит так, будто ничего подобного раньше не видела. Может быть и так. «Я делаю прически», — говорю я.
Она кивает. Оглядывает горшок с марантой. На растении осталось ровно пять листьев.
«Нужно полить», — говорю. Подхожу и касаюсь одного из листьев. «Тут все нужно поливать. В воздухе слишком мало влаги. Год считаем удачным, если прошло три дождя. Но вы привыкнете. Нам пришлось привыкать. Зато тут кондиционеры везде.»
«Сколько за номер?» — интересуется Холитс.
Я отвечаю ему, и он поворачивается к ней, ожидая увидеть реакцию. С тем же успехом он мог бы смотреть на стену. Она не отвечает на его взгляд. «Я думаю, вы покажете нам номер», — говорит он. Мне остается только достать ключ от семнадцатого, и вместе мы выходим наружу.
Я слышу Харли, хоть самого его не видно.
Вот он показался между домами. Идет вслед за газонокосилкой, одетый в свои бермуды и футболку, в соломенной шляпе, что купил в Ногалесе. Проводит свое время, скашивая траву и делая ремонт по мелочам. Мы работаем на корпорацию Фултон Террас инкорпорейтед. Они тут всем владеют. На случай крупной поломки, вроде кондиционеров, или прорыва труб, у нас есть телефонный список.
Я машу ему. Как же иначе. Харли освобождает одну руку и отвечает, продолжая вести косилку другой. Потом нахлобучивает шляпу пониже на глаза и возвращается к работе. Заканчивает ряд, разворачивается, начинает новый – в сторону улицы.
«Это Харли». Мне приходится кричать. Мы проходим мимо стены здания, поднимаемся по ступеням. «А вы чем занимаетесь, Мистер Холитс?», — спрашиваю я у него.
«Он фермер», — говорит она.
«Уже нет.»
«У нас и выращивать–то особенно нечего». Сорвалось у меня – нет бы подумать сначала.
«Ферма у нас своя была, в Миннесоте. Сеяли пшеницу. Скотины имели несколько голов. А Холитс по лошадям знаток. Знает о них все, что только можно.»
«Бетти. Все нормально.».
Теперь я начинаю понимать. Холитс – безработный. Не мое это дело, и мне жаль, если это так – а все об этом говорит– но когда мы останавливаемся у дверей номера, мне нужно что–то сказать. «Если вы решитесь, оплата идет за первый и последний месяцы, и еще полторы сотни залога.» Говоря это, я смотрю вниз, на бассейн. Кое–кто сидит в шезлонгах, другие плавают в воде.
Холитс вытирает лицо тыльной стороной руки. Косилка Харли, удаляясь, стучит все тише. Еще дальше, на шоссе Кале Верде, проносятся мимо автомобили. Мальчишки выбрались из своего универсала. Один встал по стойке «смирно» — ноги вместе, руки по швам. Но пока я смотрю, он начинает махать руками вверх–вниз и подпрыгивать, словно хочет сняться с места и улететь. Другой примостился возле водительской двери и выполняет приседания. Я поворачиваюсь к Холитсу. «Взглянем, что ли», — говорит он.
Я поворачиваю ключ и дверь открывается. Внутри обычный маленький номер — две спальни, мебель. Вы видели десятки таких. Холитс остается в ванне достаточно долго – слышно шум сливаемой воды. Он ждет, пока наполнится бачок. Он говорит после: «Можем взять себе эту спальню». Это он про ту, что выходит окнами на бассейн. На кухне, женщина берется рукой за край раковины и глядит в окно. «Плавательный бассейн», — говорю я.
Она кивает. «Мы были в гостиницах с бассейнами. Но в одном было слишком много хлорки.»
Я жду продолжения. Но она замолкает. Мне тоже ничего не идет на ум.
«Наверное, больше тянуть не будем. Думаю, возьмем этот номер». А сам смотрит на неё. Теперь она
