тоже смотрит. Кивает. Он, стиснув зубы, выпускает воздух. А она делает нечто. Щелчки. Не отпуская раковины одной рукой, она начинает щелкать пальцами другой. Щелк, щелк, щелк — будто подзывает свою собаку или хочет привлечь чье–то внимание. Прекратив щелкать, она проводит ногтями вдоль стойки.
Я не знаю, как реагировать. Холитс тоже. Топчется с ноги на ногу.
«Сейчас вернемся в офис и все оформим», — говорю я. «Все замечательно».
На самом деле замечательно — не по сезону много номеров стоят пустыми. И люди эти выглядят надежными. Черная полоса в жизни, только и всего. Тут стыдиться нечего.
Холитс выкладывает наличные – за первый, за последний, и еще полторы сотни страховки. Он пересчитывает банкноты по пятьдесят долларов, а я пока смотрю. «Генерал Грант», называет такие банкноты Харли, хотя ему не доводилось видеть их слишком много. Я выписываю чек и вручаю ему два ключа. «Все готово.»
Он смотрит на ключи. Передает ей один. «Что ж, мы в Аризоне. Никогда не думала, что побываешь тут, да?»
Она трясет головой. Дотрагивается до листа на маранте.
«Полить нужно», — говорю я.
Она отпускает лист и поворачивается к окну. Я подхожу и встаю рядом. Харли все еще стрижет газон. Теперь уже на переднем дворе. После всех этих фермерских разговоров, я на минуту представляю Харли идущим по полю не за косилкой «Блэк энд Дэкер», а за плугом.
Я смотрю, как они выгружают свои ящики, чемоданы, одежду. Холитс заносит с собой какую–то вещь, с которой свисают ремни.
Помучавшись минуту, я догадываюсь – это узда. Не знаю, чем заняться дальше. Просто не хочется ничего делать. Поэтому я достаю Грантов из кассы. Да, только что положив, опять вынимаю их. Банкноты эти прибыли из Миннесоты. Кто знает, где они будут в это же время, но неделю спустя? Быть может, в Лас Вегасе. Я знаю о нем только из телепрограмм – все знания уместятся в пару строк. Могу представить, как одного из Грантов заносит на пляж Вайкики, или еще куда–нибудь. Майами, Нью–Йорк. Новый Орлеан. Вот один из них меняет хозяев на празднике марди грас. Они могут попасть хоть куда, и все что угодно может случиться из–за них. Я вывожу ручкой свое имя на широком лбу старины Гранта: МАРШ. Печатными буквами. И так на каждой бумажке, прямо по кустистым бровям. Люди, идущие за покупками, будут задумчиво останавливаться. Что еще за Марш? Это они спросят у себя: кто такая эта Марш?
Снаружи входит Харли и моет руки в моей раковине. Знает, что я этого не люблю. Но все равно делает это.
«Эти люди из Миннесоты», — говорит он. «Шведы. Далеко они от дома.» Вытирает руки бумажным полотенцем. Спрашивает, что знаю я — но я не знаю ничего. Не походят они на шведов и говорят совсем не так.
«Они не шведы», — говорю я. Но он делает вид, что не замечает.
«И чем занимается он?»
«Он фермер.»
«Что ты знаешь об этом?»
Харли снимает шляпу и кладет ее на мое кресло. Проводит пятерней сквозь волосы. Потом смотрит на шляпу и снова надевает её. Мог бы просто приклеить ее туда. «У нас и выращивать–то особенно нечего. Это ты ему сказала?» Лезет в холодильник за банкой соды и идет к своему креслу–качалке. Достает пульт, нажимает что–то, и телевизор, зашипев, оживает. Жмет еще и еще, пока не находит то, что искал. Это больничный сериал. «Чем Швед еще занимается? Кроме фермерства?»
Я не знаю, поэтому молчу. Но Харли уже занят своей программой. Вероятно, уже позабыл про свой вопрос. Начинает выть сирена. Слышится скрежет шин. На экране скорая помощь подруливает ко входу в отделение интенсивной терапии, сверкая своими красными огнями. Изнутри выскакивает человек и спешит открыть задние двери.
После обеда на следующий день мальчики занимают шланг и моют универсал. Они вычищают его снаружи и внутри. Чуть позже я замечаю, как она уезжает. На ней красивое платье, на ногах туфли с высокими каблуками. В поисках работы, сказала бы я. Какое–то время спустя я вижу, как мальчики, переодевшись в плавки, устраиваются у бассейна. Один из них прыгает с доски и проплывает весь бассейн под водой. Он выныривает, выплевывая воду и тряся головой. Другой мальчик, тот что вчера приседал, лежит лицом вниз на полотенце с другой стороны бассейна. Но этот все продолжает плавать туда и обратно, от одного бортика до другого, на каждом развороте касаясь стены и слегка отталкиваясь от нее ногами.
Там есть еще двое. Расположились в шезлонгах, каждый по свою сторону бассейна. Одного из них зовут Ирвинг Кобб, он повар в «Денни». Сам он зовет себя Бульба. Люди привыкли звать его так, Бульба, а не Ирв или еще как. Бульбе пятьдесят пять и он лысый. Он уже напоминает вяленое мясо, но хочет еще солнца. Прямо сейчас его новая жена, Линда Кобб, занята на работе в Кей–Марте. Бульба работает по ночам. Но они с Линдой Кобб договорились брать выходные по субботам и воскресеньям. В другом шезлонге – Конни Нова. Она сидит и втирает себе в ноги лосьон. Конни Нова подает коктейли. Она въехала сюда полгода назад вместе с так называемым женихом, юристом–алкоголиком. Но от него она избавилась. Теперь она живет с длинноволосым студентом колледжа по имени Рик. Мне известно, что сейчас он в отъезде, навещает родителей. Бульба и Конни оба в темных очках. Конни слушает переносной приемник.
Бульба потерял жену незадолго до того, как поселился здесь, около года назад. Но после нескольких месяцев холостой жизни он взял в жены Линду — рыжую женщину лет за тридцать. Я не знаю, как они встретились. Но однажды вечером, пару месяцев назад, Бульба и новоиспеченная миссис Кобб пригласили меня и Харли в гости. Бульба устроил неплохой ужин. После ужина, мы уселись в гостиной с большими стаканами ликера. Бульба спросил, хотим ли мы посмотреть домашнее кино. Конечно, сказали мы. И Бульба установил экран с проектором. Линда Кобб подлила нам еще ликера. Что в этом плохого? – подумала я. Бульба начал крутить записи с Аляски, где он побывал со своей ныне покойной женой. Запись началась с посадки в самолет в Сиэтле. Бульба сидел за проектором и пояснял. Покойной жене на записи было лет пятьдесят с лишним и она выглядела хорошенькой, пусть и немного плотной. У нее были красивые волосы.
«Это первая жена Бульбы», — сказала Линда Кобб. «Это первая миссис Кобб».
«Моя Эвелин», — сказал Бульба.
Первая жена оставалась в кадре довольно долго. Странно было видеть ее и слышать, каким тоном они говорят о ней. Харли взглянул на меня — я поняла, что и он думал об этом. Линда спросила, хотим ли мы еще ликера или макарон. Мы отказались. Бульба опять начал говорить что–то о первой миссис Кобб. Она все еще стояла на трапе, улыбаясь и шевеля губами, хотя мы слышали только шорох пленки в проекторе. Людям, садящимся в самолет, приходилось огибать ее, чтобы попасть внутрь. Она продолжала махать в камеру, махать нам, сидящим в комнате у Бульбы. Она махала и махала. «Вот снова Эвелин», — говорила новая миссис Кобб всякий раз, когда первая миссис Кобб появлялась на экране.
Бульба всю ночь напролет крутил бы кино, но мы сказали, что нам пора. Харли придумал какой–то предлог.
Я не помню точно, какой.
Конни Нова лежит на спине в кресле, темные очки закрывают половину её лица. Ноги и живот блестят от лосьона. В один из вечеров, вскоре после своего появления, она устроила вечеринку. Это случилось еще до того, как она выкинула юриста и подобрала длинноволосого. Сама она называла эту вечеринку «разогревом дома». Харли и я были приглашены, вместе с кучей других людей. Мы пошли, но не искали компании. Мы уселись поближе к двери, и оставались там до самого ухода. То есть не так уж и долго. Бойфренд Конни устроил среди пришедших лотерею. Он бесплатно предлагал услуги адвоката по разводу. Любому. Все, кто хотел, могли вытянуть карточку из вазы, что он пустил по кругу. Когда ваза проходила мимо нас, все засмеялись. Харли и я перекинулись взглядами. Я тянуть не стала. Харли тоже отказался. Но я видела, как он взглянул на кучу карточек в вазе. Потом потряс головой и передал вазу человеку рядом с собой. Даже Бульба и новоиспеченная миссис Кобб взяли себе по карте. Внутри призовой карты была надпись. «Удостоверяет право предъявителя на один бесплатный развод без процесса оспаривания», ниже — подпись адвоката и дата. Юрист был пьяницей, но я скажу, это не дает другим повод так себя вести. Все,
