Прямо из снега к нему тянулись скрюченные пальцы, словно прося чего-то.
— Ой, неужто русские люди?! Родные!!
Ратибор стремительно обернулся. Расслабился, нельзя так.
С высокой густой сосны сползало, трясясь, существо необычного вида. Витязь даже не сразу признал в нём человека. Обмотанное пучками жухлой подснежной травы, оно напоминало не то лешего, не то громадную ожившую мочалку.
— Родненькие… — человек оставил попытки слезть с дерева и рухнул в снег кулём. Видимо, не удержали руки-ноги.
— Ты кто таков, дядя?
Но человек уже потерял сознание.
— …Не стали нас рубить поганые. Раздели до нитки, даже лапти с онучами сняли. Я ему говорю — лапти-то вам зачем, окаянные? Помёрзнут люди в лесу нагишом. А нехристь знай смеётся — зверям, мол, одёжа не положена, так проживёте. И ускакали. Жива с Иваном ладились огонь добыть, да не сумели. Ну, сбились мы в кучу, ровно овцы, да только босиком по снегу недалече уйдёшь. Только тут меня надоумило снег грести, траву с-под снега вытаскивать да вязать. Люди, кричу, делай как я! Да никто уж не движется, сомлели. Ну и помёрзли все. А тут волки. Едва на дерево забрался…
Бородатый мужик трясся, закутанный в меховую полость, кою Ратибор использовал для спанья в снегу. Огонь разводить Ратибор не стал, темно ещё, да и место не очень… Хотя этому бедолаге сейчас всего нужнее огонь был бы.
И только тут до Ратибора дошло.
— Погоди. С тобой татарва по-русски говорил?
— Нет, господине. Это я малость по-ихнему понимаю. Я толмачом был у купцов, немало языков уразумел. Меня и поганые с собой возили, да я сбежал от ихней службы.
— Пошто сбежал?
Мужик посопел.
— Сил нету смотреть, как они над русским людом изгаляются. Нельзя служить царю Ироду, так в Писании сказано.
— Ты, стало быть, и грамоте учён?
— И не токмо русской, господин.
Цены нет такому человеку. И вот, поди ж ты, сидит на сосне, голый, спасаясь от волков. Ещё бы чуть, и конец. Вовремя подоспели.
— Как звать тебя?
— Кириллом окрестили. А прозваньем Синица. Я в духовные лица ладился, господине, да только попёрли меня…
— Дак ты расстрига никак?
— Так оно…
— За что расстригли-то?
— За прилюдное поношение иерархов церкви нашей святой, свершённое в пьяном и непотребном виде, господин мой. Токмо давненько было сие.
Однако что теперь делать? Бросать его тут на погибель нельзя никак. И с собой брать нельзя. Нет у них запасного коня.
— Возьмите… — робко попросил вдруг книжный человек, и такая мольба прозвучала в его голосе, что Ратибор закашлялся. С чего бы? — Возьмите, добрые люди. Не буду я вам обузой тяжкой. Княгиня- матушка…
— Откуда знаешь её? — перебил Ратибор
— Ниоткуда. Догадался я, витязь. Нешто я княгиню от купчихи альбо деревенской не отличу? Да тут дурень деревенский догадается, лишь на коней ваших глянуть.
— Из Ижеславца Рязанского мы — встряла вдруг княгиня — бывал в таком городе?
Ратибор чуть заметно поморщился. Зачем всякому-поперечному знать… Хотя, собственно, какая разница? Если татарам попадутся, то так и так…
— Бывал, бывал раз, матушка. Так ты, стало быть, молодая княгиня Лада, князя Владислава жена?
— Убили Владислава — глухо произнесла молодая женщина — и город спалили…
Кирилл Синица помолчал, повздыхал.
— Много они городов спалили, госпожа. И ещё спалят, не сомневайся. А всё одно им конец придёт.
— С чего взял? — витязь насмешливо посмотрел на мужика. Тоже мне, великий воевода, рассуждатель… — План разгрома Батыги никак созрел у тебя, покуда на ёлке сидел?
— Нет, витязь. Не учён я на воеводу. Но одно знаю — иначе мыслить нельзя. Не тот побеждён, кто убит, а тот, кто сдался.
Витязь закашлялся. Вот она, философия где…
— С нами поедешь, Кирила Гюрятич — сказала вдруг княгиня твёрдо.
Витязь внимательно посмотрел на неё. Понимает ли…
— С нами он едет, Вышатич. Я сказала.
Ратибор вдруг улыбнулся. Русская баба…
— Слушаюсь, госпожа моя — и повернулся к книжному человеку — На коне усидишь, Кирила?
Поп-расстрига, он же беглый толмач татарский, сопел как младенец. Первое время он пытался храпеть, но Ратибор безжалостно пресекал эти попытки коротким ударом локтя в бок.
Кирилл Синица оказался мужиком железного здоровья. Наевшись копчёной медвежатины, он уснул как убитый. Витязь опасался, не заперхал бы с простуды. Ежели так, пришлось бы его бросить, как ни жаль. Кашлюну так и так смерть, и их за собой утянет.
В меховой полости, приспособленной для одного, вдвоём было тесно и жарко. Но жара у бывшего попа не было, и слава Богу. И ещё витязь был недоволен собой.
Первый порыв прошёл. Ратибор думал так, что голова трещала. Обещался — делай. А как?
Ладно, положим, шагом их Игреня и двоих вывезет. Нет, нельзя. Витязь понимал — благородство его имеет чёткие пределы. Случись погоня, от Кирилла придётся избавляться. Лучше всего — кинжалом, и долой с коня. Чтобы не оставлять на мученья от поганых. Княгине такое дело никак не под силу, стало быть, ехать вдвоём должны они с Ратибором. Выдержит ли Серко? Хм…
Есть, конечно, ещё вариант. Надо захватить татарского коня. Правда, овса на него не запасёно, ну да это ещё не так страшно… Главное, в этом случае не было никаких гарантий, что чужой конь не выдаст маленький отряд в самый неподходящий момент своим ржанием. Да и кони татарские по лесам не бродят…
— Можно спросить тебя, господин? Не на Торжок ли путь держим?
Выходит, проснулся поп. Тоже думает. Оно понятно, только дурак при таком положении не задумается.
— На Торжок и сбирались — сумрачно ответил Ратибор.
— Не надо, господине. Опосля Твери они на Торжок и двинут. Как раз в западню угодите, в осаду. Я так мыслю, сейчас поганые бояться токмо Георгия Владимирского, как бы он с ратью немалой со спины им не зашёл. Потому лазутники повсюду шныряют, отрядами малыми. Ищут, где рать укрыта.
Понятно.
— Дозволь сказать, господин мой. Надоть к северу пробираться, в обход Торжка, и дале лесами на Вышний Волок. И крюк невелик, и вольная Русь.
Ратибор невольно хмыкнул. Легко сказать. Хотя…
— Дорогу хорошо знаешь?
— Знаю малость, господине. Токмо мыслю, мало проку тебе от моего знания. Нам же не торная дорога
