корабля-разведчика класса «Агат»!
— Вот именно, — повторил князь и подался вперед. — Теперь ты понимаешь, откуда ноги растут? Сначала залихорадило Грацию, затем «Агат» появился из пустоты поблизости от Натали и направился в сторону Солнечной, чуть позже был вот этот прорыв сквозь Рубеж, потом несчастный случай на полигоне Роммы, а теперь чиниды готовятся к новой атаке. И, думаю, вовсе не учебной. Достаточно оснований для беспокойства?
— Так бы сразу и сказали, — буркнул Воротов. — К восьми утра новый план будет готов.
— Вот и отлично, — Сергей Павлович встал. — Значит, до утра. Горох, тоже отдыхай.
Воротов и лейтенант вышли из покоев и остановились посреди коридора.
— Ты в какое крыло? — иронично поинтересовался Игорь.
— А вы будто не знаете, где я обитаю? — Горохов обиженно надулся.
— Раньше вы с Катериной в правом проживали, а теперь… не знаю.
— Там же, — лейтенант сунул руки в карманы и,бормоча себе под нос что-то вроде «воспитатели нашлись», поплелся в правое крыло.
— То-то, — удовлетворенно проронил полковник и поднялся на второй этаж.
Он уже входил в свою комнату, когда снизу донесся стук открывшейся двери. Воротов сделал несколько шагов к краю внутреннего балкона и осторожно взглянул вниз. Из своих покоев вышла княжна Оксана Гордеева. Игорь шагнул за колонну, и с новой позиции ему стали видны двери в апартаменты Преображенского. Слухи, которые долетели до Воротова, едва он вернулся с Каллисто, получили наглядное подтверждение. Когда княжна подошла к дверям, роботы-охранники даже не шевельнулись, а двое десантников лишь вежливо козырнули, и не думая интересоваться целью полночного визита. Княжна Оксана скрылась за дверями апартаментов Великого Князя, и на этаже снова стало тихо…
«Ну и славно… — подумал Воротов. — Не век же им обоим вдовствовать. В открытую, конечно, встречаться рано. Траур пока не кончился. Но раз появилась симпатия, значит, оживают люди, отходят от горюшка. И правильно. Жизнь-то не бесконечная, чтобы на печаль ее расходовать…»
Что есть тоска и безысходность? Трудно сказать. Для каждого эти напасти выглядят по- своему. Кому-то тошно от скучной работы, другому от праздности. Кто-то тоскует по потерям, кто-то по охладевшим к ним любимым. Некоторые и не понимают, отчего киснут. Но есть ситуации, в которых загрустишь, будь ты кем угодно: хоть заядлым оптимистом, хоть невозмутимым увальнем. Когда в потолке люк с крошечным окошком, ты прикован к стене прочными кандалами, а железные двери твоей темницы заперты снаружи — особо не порадуешься. Нечему.
Майор Трошкин в очередной раз подергал цепь. Она была продета в толстые соединительные кольца четырех пар наручников — по паре на пленника — и прямо в звенья, по краям и посередине, прибита к стене здоровенными штырями с массивными шляпками. Штыри были вбиты в каменную стену намертво. Расшатать невозможно. Во всяком случае, так казалось на первый взгляд.
— Будь у нас термитный порошок и вода, можно было бы расколоть этот камень в три-четыре приема, — сказал ефрейтор Бабин, бросив взгляд на неподатливый штырь. — Сначала накалить его, затем плеснуть воды, потом снова накалить и так далее… Треснул бы, как миленький.
— Термит, пластит… Может, еще «зверя» тебе подать? Умный ты, Старшой, да только не в такт пляшешь, — мрачно пробормотал сержант Чайкин. — Понятно, что с подручными средствами мы давно бы отсюда умотали.
— А я всё-таки предлагаю вчетвером навалиться, — подал голос третий из выживших в кораблекрушении бойцов, рядовой Костылев. — Цепь, конечно, толстая, не порвать, но хоть дюбель этот расшатаем.
— Мы вроде по-русски говорим, а ты снова — что, да потому. Чем ты слушаешь, Костыль? Или ты вздремнул малость? Не выдернуть нам этот штырь, крепко вколочен.
— Не пробовали еще толком, — возразил Костылев. — Господин майор, я же прав! Прикажите им попробовать. Иначе так тут и сгнием. Или на ужин к краагенам попадем. На фиг нам это упало!
— Да без усилителей не справимся!
— Ленивый ты, Чайка! Даже когда смертью в задницу подуло, всё равно тебе лень пошевелиться…
— Стоп, — Трошкин поднялся с вороха сена, пахнущего, как полынь, только еще острее. — Прав Костылев, сидеть и покорно ждать сектыма нам невыгодно. Надо сбросить оковы, а там…
— А там хрен они нас остановят, — поддержал инициативу ефрейтор Бабин.
Оставшемуся в меньшинстве Чайкину оставалось лишь кивнуть.
Все четверо поднялись на ноги, уперлись пятками в землю и ухватились за цепь. Командовать Трошкину не пришлось. После третьего рывка всё вошли в ритм даже без традиционного «Раз-два, взяли!».
Пыхтели и упирались они больше получаса. Затем, немного отдохнув, продолжили. К исходу второго часа тяжелых упражнений в «перетягивании цепи» проявился результат. Правда, не тот, которого они ожидали. Лопнуло крайнее звено.
В результате на свободе, правда, со скованными руками, оказались Бабин и Трошкин. Чайкину и Костылеву «повезло» попасть в промежуток между средним и правым штырями.
Пришлось начинать всё с нуля.
Правый штырь едва зашатался, когда до охраны наконец-то дошло, что в камере слишком шумно. Пока охранник возился с замком люка, земляне успели рассесться вдоль стены и кое-как приладить обрывок цепи туда, где он был раньше.
Люк в потолке открылся, и в просвете показалась багровая физиономия надзирателя. В этой тюрьме вся охрана комплектовалась уроженцами планеты Крааг, теми самими кровожадными тварями, которые затачивали зубы наподобие клыков и считали деликатесом свежую человеческую кровь.
— Шумим? — крааген недобро улыбнулся, демонстрируя зубы. — Деремся?
