Чтобы реализовать объединение по такому списку, нужно обрушить политическое устройство уже не только в Северной или Восточной Евразии, но и на Западе и Среднем Востоке. И тут, конечно, без череды затяжных войн не обошлось бы. И, как всегда при обсуждении такого рода проектов, возникает вопрос: будет ли в случае хотя бы частичного обрушения нынешнего мироустройства в Евразии выстраиваться именно то, что заявлено? Или, что вероятнее, это только путь к дальнейшим разрушениям и превращениям? Для России это, как говорится, из огня да в полымя…
Вот пример, хорошо известный российскому обществу. В начале 90-х годов дудаевский чеченский сепаратизм поднял знамя, на котором был изображен волк — легендарный священный для древнетюркских народов символ. Именно под этим символом шли первые вооруженные выступления сепаратистов в Чечено-Ингушетии, тогда заботливо поддержанные турецкими инструкторами. Однако по мере того как боевые действия затягивались и становились все более ожесточенными, влияние в сепаратистских формированиях завоевывали сначала чеченские сторонники шариата, а потом и просто иностранные ваххабитские эмиссары. А древний тотемный волк (по-чеченски — «борз») так же плохо совмещается с ваххабизмом, как чеченская независимость с всемирным халифатом. И что осталось в этом случае от заигрываний с пантюркизмом?
Добавим к этому, что в Турции, которая является естественным оплотом для всех пантюркистов, в последние десятилетия все более расшатывается светская основа государства, заложенная Мустафой Кемалем в 1920-е годы, и все больший вес приобретают партии, имеющие религиозную (исламскую) платформу. Поэтому та политическая основа, на которую стремится сейчас опереться президент Казахстана, становится все более шаткой. Так что, видимо, и тревожному ощущению этой шаткости нужно приписать резкость высказывания казахского лидера.
Однако вернемся еще раз к истории пантюркизма, которая началась гораздо раньше выступлений турецких идеологов в начале ХХ века.
Интересно, что пантюркизм как идеология впервые начал зарождаться в среде крымских татар. Считается, что первым выдвинул идею объединения всех тюркских народов крымско-татарский общественный деятель Исмаил Гаспринский в конце XIX века. Призывы Исмаила Гаспринского уже тогда с воодушевлением воспринимались крымско-татарскими, волжско-татарскими и азербайджанскими националистами.
Трудно усомниться в том, что этот пантюркистский идейный задел крымских татар сыграл свою роль в союзе крымско-татарского ультранационализма с немецким фашизмом. Как тут не вспомнить трагическую историю Крыма сороковых, когда тысячи мобилизованных крымских татар переходили на сторону гитлеровцев. И как не вспомнить ту особую жестокость, с которой эта ультранационалистическая часть крымских татар расправлялась с партизанами и пленными советскими солдатами. Причем самые жестокие расправы ждали именно партизан татарской национальности.
Еще более страшное свидетельство приводит в своей статье «Кавказская пленница» известный деятель русской эмиграции Мария Розанова. Она цитирует российского историка-меньшевика Бориса Николаевского, которого трудно заподозрить в излишних симпатиях к советской власти. Он утверждает:
Скажут: ужас, но дело понятное, это же фашизм Второй мировой… А что теперь?
Как только Советский Союз прекратил свое существование, националистические лидеры тюркских народов немедленно начали активную интеграцию в общетюркский мир. Конечно, в отсутствие прежних советских государственных скреп эти народы трудно упрекнуть в том, что они, ощущая опасную неопределенность своего положения, ищут опору в органичном для себя суперэтническом или даже племенном родстве. Но вопрос тут именно в радикальности этого общетюркского самоопределения.
В Азербайджане, например, в первые же постсоветские годы побывал Альпарслан Тюркеш, в 40-х — доверенное лицо гестапо в Турции, лидер неофашистской пантюркистской «Партии национального действия» и ее боевого подразделения «Серые волки» («бозгурд»). Сразу после этого, в июне 1992 года, благословленный Тюркешем Народный фронт Азербайджана пришел к власти, а пост министра внутренних дел занимал глава азербайджанских «Серых волков» Искандер Гамидов. Уже тогда его выступление на восстановительном съезде азербайджанской пантюркистской партии «Мусават» показало, что современный пантюркизм и конкретно «серые волки» отнюдь не отказываются от своих мироустроительных планов. Гамидов заявил, что для создания общетюркского государства «Великий Туран» необходимо заняться не только Южным Азербайджаном, но и Китаем, Индией и Сибирью.
Тогдашний постсоветский азербайджанский силовик показал себя верным последователем Тюркеша, которому принадлежит высказывание в том же ключе:
Вот в какую компанию рискует попасть Казахстан, никогда не проявлявший ранее избыточного экспансионизма.
Но Азербайджан — это не единственный случай быстрого строительства связей с «Серыми волками».
К примеру, тюркское самоопределение крымских татар тоже ведет на практике к тесным контактам с турецкими «Серыми волками». А предметом этих контактов оказывается, естественно, выработка общей политики в отношении России. Вот, скажем, приезжает в октябре 2009 года к руководству крымских татар авторитетный член турецких «Серых волков» Юсуф Зия Арпаджик. И говорит об опасности нападения России на Крым буквально следующее: «Здесь наши братья — крымские татары, и если Россия все же решит пойти войной на Крым, она ощутит сопротивление всего тюркского мира. Относительно любой политики России у нас продуманы адекватные меры, но я все же склонен полагать, что она не пойдет на это… России лучше забыть о своих имперских притязаниях на этот удивительный полуостров».
Интересно, высказываются ли «Серые волки» в таком же ключе про восстановление халифата? Халифатистские притязания тоже ощутят тюркское сопротивление? Или это только про Россию так можно?
Неужели эта нетерпимая к иноэтническим общностям сторона пантюркистской идеологии и политики неизвестна в Казахстане, где уделяют такое бережное внимание тюркской истории? Трудно себе это представить.
И все-таки что-то заставило настолько взрослого и опытного политика, каким является лидер Казахстана, перейти от мягкой формы евразийского интеграционизма к более радикальной риторике. Что же? Какая угроза потребовала поиска поддержки в таком начиненном экстремизмом идеологическом поле, каким является тюркизм в его крайних вариантах? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо говорить, прежде всего, об общей для стран Центральной Азии угрозе исламистского пожара, еще усиленной процессами на Ближнем Востоке. Об этом и пойдет речь в следующий раз.
Концептуальная война
«Столковенние цивилизаций» против «Конца истории»
Структурное подобие концептуальных вбросов о «конце истории» и «столкновении
