магистр предложил нам жить вместе.
— У этого магистра есть имя? Почему все его так странно называют?
— Да, конечно, он даже российский подданный, хотя по крови, скорее, швед. У него сложное для русского слуха имя, потому его и зовут по ученой степени — магистром.
— И что же это за имя?
— Улаф Парлович Енсен, — тщательно выговорил Моргун. — Согласитесь, звучит непривычно для нашего языка и слуха. Однако, позвольте, я продолжу. Мы вместе приехали в здешнее мое имение, однако, магистр тут же ко мне переменился. Он удалил меня от всех хозяйственных дел, не разрешил встречаться с соседями, и я в своем отчем доме чувствую себя пленником!
История получилась жалостливая, но пока ничего мне не объясняла.
— Как же он разрешил вам жениться на Кудряшовой?
— О, об этом он пока не знает. Мы с Катей обвенчались тайно.
То, что он врет, можно было не сомневаться, однако, я это никак не прокомментировал и задал новый вопрос:
— Если вы живете на положении пленника, то каким образом выбрались из имения и попали сюда?
— У магистра сегодня много хлопот, и он забыл обо мне.
— И что же у него за хлопоты?
Моргун не сразу придумал, что ответить, замялся, потом неопределенно помахал рукой в воздухе.
— К нам сегодня приехали покупатели. Торгуют рожь.
— Понятно. И что же вам нужно от меня?
— Екатерина Дмитриевна просит вас вернуться в Троицк и прислать сюда к ней ее управляющего.
— Зачем же мне ехать самому, пусть отправит ему телеграмму,
Телеграф еще не дошел до маленьких городов, в частности, до Троицка, но Моргун этого не знал и растерялся.
— Но, но, телеграмма — это еще так непривычно. Управляющий может ее не так понять, лучше, если бы вы сами взяли на себя труд...
Никакого Катиного управляющего я не знал, но ничего об этом не сказал. Пытался понять, что происходит на самом деле, и решил потянуть время. Потому, не уточняя детали, ответил полуотказом:
— Думаю, что мое слово для управляющего не указ. Лучше, если бы Екатерина Дмитриевна написала ему письмо.
— О, я об этом подумал, вот извольте!
Моргун вытащил заранее приготовленное письмо и подал мне. Оно оказалось запечатанным.
— Это что такое? — спросил я.
— Письмо.
— Кому?
— Управляющему.
— А почему оно не надписано?
— Разве? Я, знаете, как-то не обратил внимания.
— Если вы не против, я его вскрою, — сказал я и, не дожидаясь согласия, разорвал конверт.
— Как вы можете! — воскликнул помещик. — Это же чужое письмо!
— Правда? Я думаю, ничего страшного не произошло, — ответил я, вынимая из конверта чистый лист бумаги. — Надеюсь, Екатерина Дмитриевна будет не в претензии.
— Право, это действительно странно, — смутившись, сказал Моргун. — Видимо, я ошибся письмами...
— А с венчанием вы не ошиблись? Может быть, вы обвенчались с какой-нибудь другой женщиной, а не с Кудряшовой?
Моргун обиделся и по-детски шмыгнул носом.
— Такими вещами, милостивый государь, не шутят!
— А как насчет того, чтобы отправлять человека за тридевять земель с пустым конвертом? Это, господин хороший, не просто шутка, это оскорбление! За такое я вас сейчас же поставлю к барьеру!
— Это просто неблагородно с вашей стороны, — забормотал помещик, невольно пятясь к своей лошади. — Я совсем не намеревался вас оскорбить!
Теперь мне стало ясно, что он отчаянный трус, и я решил этим воспользоваться.
— Вяжи его, ребята! — крикнул я своим товарищам, прятавшимся за воротами.
Тотчас выскочили Ефим с Михаилом, схватили бедного Моргуна за руки и втащили во двор.
— Господа, господа, что вы такое делаете! — залопотал он, пробуя вырваться из сильных молодых рук. — Так поступать нельзя, это насилие!
