факельщики. Кажется, праздник Сатаны расстроился окончательно.
— Все готовы? — спросил рыжий перебежчик, последним садясь в седло. — Тогда с Богом,
Он тронулся первым, за ним здоровяк с Катей, следующим успел вклиниться губернский секретарь, не прекращавший тихонько скулить. Мы с Ефимом оказались в арьергарде. Моя спутница немного пришла в себя и как-то умудрялась держаться, привалясь ко мне спиной. От ее простоволосой головы пахло свежим сеном.
«Пять черных всадников как ветер неслись сквозь ночную мглу»... — романтично, почти по Булгакову, подумал я о нашем спешном бегстве.
Потом мысли вернулись к нашим прекрасным спутницам, которые были одеты в одни тонкие рубашки на голое тело, а температура воздуха неуклонно стремилась к нулевой отметке. Даже сквозь одежду факельщика меня пробирал мерзкий сырой ветер, каково же было им!
— Вам не холодно? — задал я спутнице глупый по своей неотвратимости вопрос.
Она не ответила, то ли еще не пришла в себя, то ли совсем окоченела. Мы уже проскакали больше километра и приближались к первой заставе гайдуков.
— Иван, скоро будет засада! — крикнул я.
Он тут же придержал коня и дал мне себя догнать. Когда я поравнялся с ним, спросил:
— Не знаешь, кто там сидит?
— Какой-то маленького роста суетливый парень, — добросовестно ответил я. — Говорит писклявым голосом и очень въедливый. А во второй заставе одного зовут Антоном.
— Ясно, — сразу же сориентировался Иван. — Антон — это Иванов, с ним договоримся миром, а юркий — Суслик. Боюсь, от него просто так не отвадимся, он из любимчиков магистра.
— Значит, пристрелим. Нам задерживаться нельзя, женщины замерзают!
— Господа, нам нужно немедленно пожаловаться в полицию! — подал голос чиновник Похлебкин. — Это форменное безобразие!
Губернский секретарь попеременно называл нас то «господами», то «мужичками», руководствуясь одному ему понятными соображениями. На его замечание, как и раньше, никто не обратил внимание. Момент был ответственный, и всем было не до разговоров.
— Засада за поворотом! — предупредил Ефим, который лучше меня ориентировался на местности.
Мы доскакали до изгиба дороги и поскакали по прямой. Нас никто и не окликнул. Я вздохнул с облегчением. Вступать в ночной бой после такого напряженного, насыщенного событиями вечера, было явным перебором. Вообще пока все складывалось удачно, погони не было, и кони неслись как птицы. Лошадей Иван подобрал хороших. Мне достался высокий донец с широкой спиной и нетряским шагом. На двойную тяжесть он пока никак не реагировал, шел стандартной рысью.
— Вторая застава, — опять предупредил Ефим.
— Господи, пронеси, — прошептал я.
И опять нас пронесло. Теперь до хутора оставалось всего ничего, немногим больше версты. Особенных подлян от магистра, помня о его разговоре с Моргуном, я сегодня не ждал. Тушить и жарить нас собирались завтра ночью, так что на какое-то время можно было расслабиться. Однако, этот вечер все-таки не кончился без небольшой неприятности. Причем не со стороны врагов, своих. Только Иван начал открывать ворота хутора, как с чердака грянул выстрел. Спешиться успел только он один, остальные были еще в седлах и вполне могли попасть под пулю.
— Не стреляйте, свои! — закричал я.
— Какие-такие свои, — откликнулся с чердака пьяный голос Истомина, — что есть свои?
— Господин штабс-капитан! Прекратить стрельбу! — заорал я командным баритоном.
— Есть прекратить стрельбу! — повторил команду старый дурак.
Мы с опаской въехали во двор, опасаясь новых сюрпризов.
Из избы с зажженным фонарем выбежал парикмахер.
— Это вы! Слава богу! А у нас тут немного, того, не совсем порядок...
— Где это они достали вина? — сердито спросил я, подавая ему в руки обмякшее тело спасенной женщины.
— А я знаю, где? — откликнулся он и понес женщину в дом.
Я соскочил с коня и принял у здоровяка на руки холодное тело Екатерины Дмитриевны. Она на это никак не отреагировала, лежала у меня на руках, безжизненно свесив голову.
— Сейчас все будет хорошо, — бормотал я, внося ее в теплую хату.
Следом за нами в избу внесли Марьяшу.
— Господи, что же эти изверги с ними такое сделали, — причитал Степаницкий, помогая укладывать женщин по лавкам.
Поморозиться они не могли, скорее всего, переохладились. Что делать в таких случаях, я знал весьма приблизительно. Когда-то читал, что после переохлаждения необходим внешний источник тепла.
— Печь топлена? — спросил я у единственного дееспособного соратника, парикмахера.
— Протопил, как вы уехали! На ней сейчас отдыхает Александр Егорович,
— Убрать, к чертовой матери! — закричал я неизвестно на кого и кому. — Баб на печь!
