— При нашем окружении это неудивительно.
— Что еще?
— В бумажнике было полторы тысячи долларов десятками.
— Об этом я не знал. Пользованные?
— Нет, новенькие, и номера по порядку.
— Какая беспечность!
— Действительно, — Макуэло протянул Бруно бумажку. — Я записал номера первой и последней банкнот.
— Чудесно. А они настоящие?
— Да. Я показал одну Росбаку и он это подтвердил.
— Больше ничего?
— Несколько адресованных ему писем. Не от частных лиц, а от почтовых ведомств различных городов, в основном, Лондон и Нью-Йорк.
— На каком языке? Английском?
— Нет. Язык мне не знаком. Штемпель в Гданьске. Это, кажется, в Польше?
— Наверное. Дальше мы оставили все как было, заперли двери, а ключи вернули отключившемуся мистеру Картеру.
Бруно поблагодарил Макуэло, вернулся в свою каюту, взглянул на цифры, написанные на клочке бумаги и спустил его в унитаз.
Никто не удивился, что грабителя так и не нашли.
Вечером, за день до прибытия в Геную, Харпер зашел в каюту Бруно. И сразу же взбодрил себя виски из почти нетронутой бутылки.
— Появились какие-нибудь мысли насчет проникновения в Лабиан? Боюсь, что нам это не удастся.
— Возможно, это и к лучшему, особенно для моего здоровья, если я там завязну, — ответил Бруно.
Харпер сел в кресло и поджал губы.
— Так есть у вас идеи?
— Не знаю. Что-то мелькает. Для меня есть новая информация? Или ничего нет? Тогда поговорим о западном здании и как пробраться на девятый этаж. Ну, прежде всего крыша. Там есть какие-нибудь отдушины, что-то вроде вентиляционных шахт и люков?
— Честно говоря, не в курсе.
— Думаю, о вентиляционных шахтах можно забыть. В таком весьма любопытном месте, как это, воздух циркулирует, вероятно, внутри стен, и у них скорее всего узкие отверстия. А вот люки, я полагаю, есть. Иначе как же часовые поднимаются на свои вышки, или электрики, когда случаются неполадки с оборудованием? Трудно представить, что они карабкаются по лестнице, привинченной к стене. Вы не знаете, там есть лифты?
— Это я знаю. В каждом здании имеются лестницы и по две лифтовые шахты по обеим сторонам.
— Вероятно, они обслуживают в числе прочих и девятый этаж. Это означает, что головка лифта должна выступать над крышей. А это может быть путем в здание.
— Это может оказаться и отличным путем быть раздавленным, если вы спуститесь в шахту, когда лифт будет подниматься. Такие случаи бывали.
— Риск, безусловно, есть. А прогулка по обледенелому кабелю, находящемуся под высоким напряжением, да еще при ветре, это не риск? Что находится на восьмом этаже? Лаборатория?
— Как ни странно, нет. Этот этаж относится скорее к восточному зданию. Там спит вся тюремная верхушка, может быть, не желают слышать криков, а может, не хотят оказаться в здании тюрьмы, когда враги государства попытаются вырваться на свободу. Все служащие там. Кроме комнат охраны и столовой, все остальное на этаже занимают камеры. Плюс к этому в подвале расположены несколько чудненьких местечек, которые благозвучно называются центрами допроса.
Бруно вопросительно взглянул на Харпера.
— Позволительно ли мне будет спросить, откуда у вас такая подробная информация? Думаю, что посторонних вряд ли туда пропустят, а охранники не осмелятся болтать.
— Не совсем так. В Крау у нас, как говорится, есть свой человек. Не американец, а местный. Он был осужден на 15 лет по какому-то пустяковому политическому делу, прошел, назовем это очищением, в течение нескольких лет, и его выпустили из здания. К режиму, центру и к тем, кто там работает, он воспылал глубокой ненавистью. Он упал в наши руки, как спелое яблочко с дерева. Он все еще выпивает со стражниками Лабиана и имеет возможность держать нас в курсе дела. Прошло уже четыре года, как его освободили, но стражники все еще помнят и уважают его. Они свободно болтают при нем, особенно когда он угощает их выпивкой. Деньгами мы его обеспечиваем.
— Хорошее занятие.
— Как и весь шпионаж и контршпионаж. Здесь не до романтики.
— Проблема все еще остается. Может удастся найти приемлемое решение, не знаю. Вы разговаривали об этом с Марией?
— Нет. Времени еще достаточно. Чем меньше людей знает...
— Я хотел бы поговорить с ней сегодня вечером, не возражаете?
— Три головы лучше двух. Не очень-то приятный для вас комплимент.
— Да, это так. Я не могу позволить, чтобы вы слишком явно были вовлечены во все, что делаю. Вы координатор, единственный человек, который знает, что в действительности происходит — я все еще не верю в то, что вы сообщили мне все, что я обязан знать, но теперь это не кажется мне столь важным. Кроме того, я ведь усиленно ухаживаю за молоденькой девушкой — и хотя это было предписано мне инструкцией, я не нахожу эту задачу слишком неприятной — люди привыкли видеть нас вместе.
Харпер беззлобно улыбнулся.
— Они также привыкли видеть крутящегося вокруг нее Генри.
— Я вызову его на дуэль где-нибудь в Европе. А от Марии мне нужна активная помощь, но об этом — потом. Нет смысла обсуждать с вами, пока у меня ничего нет.
— Понятно. Когда?
— После обеда.
— Где? Здесь?
— Нет. Мой доктор может зайти и осмотреть меня, но ее могут засечь. а мне бы этого не хотелось.
— Тогда я предлагаю ее каюту.
Бруно подумал и согласился:
— Хорошо.
Перед обедом Бруно зашел в буфет и нашел там Марию. Подсев к ней, он заказал стакан сока.
— Это невероятно. Мария Хопкинс сидит одна!
— А кто в этом виноват? — сурово спросила она.
— Конечно, не я.
— Здесь полно мужчин, горящих желанием угостить меня и немного поболтать. Но, увы, я чумная. В любой момент может войти великий Бруно, она немного подумала и добавила:
— Или Генри, что еще хуже, и не только потому, что он свет и радость сердца своего дядюшки — неплохо вспомнить, что его дядюшка большой босс — он также умеет пугающе жмуриться.
Единственный, кто не обращает на это внимания — ваш громадный друг. Вы знаете, что он называет меня вашей любимой?
— А это так? Как говорится, вопрос ребром, — она молча прореагировала на его реплику. — А где же мой соперник на руку любимой сейчас? Я совсем недавно разговаривал о нем с доктором Харпером. Генри и я будем драться на дуэли, как только доберемся до Карпат. Приглашаю вас посмотреть. В конце концов, из- за вас же!
— О, успокойтесь, — она долго смотрела на него, затем широко улыбнулась и непроизвольно положила свою руку на его ладонь. — А какой мужской эквивалент слова «возлюбленная»?
— Его нет, а если бы и был, не думаю, что мне его было бы приятно услышать. Так где Генри?
— Следит, — она как-то инстинктивно понизила голос. — Я думаю, что он наблюдает кое за кем. Последние два дня он тратит массу времени, следя за кем-то, кто, как он считает, следит за мной.
