— Удивительно, но Бруно это не позабавило.
— Почему вы не сообщили мне об этом раньше?
— Не сочла это важным, не приняла всерьез.
— Не приняли? А сейчас?
— Не совсем уверена.
— А почему кто-то должен за вами следить?
— Этого я не знаю.
— Доктору Харперу не говорили?
— Нет, потому что нечего сказать. Я не желаю, чтобы надо мной смеялись. Думаю, что доктор все-таки оберегает меня. Мне бы не хотелось, чтобы он считал меня большей простофилей, чем я есть.
— Кто же все-таки за вами следит?
— Барри. Каютный стюард. Невысокий мужчина, узколицый, очень бледный, узкие глазки и маленькие черные усики.
— Я его видел. Это ваш Стюард?
— Мистера Ринфилда.
Бруно на мгновение задумался, а потом как-то потерял интерес к теме.
Он поднял стакан и произнес:
— Хотелось бы видеть вас после обеда в вашей каюте, если не возражаете.
Она подняла свой бокал и улыбнулась.
— Хорошо.
После обеда они направились вместе, не делая из этого секрета. Это было естественно и ни у кого не вызывало удивления.
Через минуту после их ухода появился Генри и тут же удалился в противоположную дверь столовой. Он быстро перешел на другую сторону и добрался до кают. Бруно и Мария находились в 50 футах впереди. Генри прошел вперед и спрятался в тени.
Неожиданно из бокового прохода показалась чья-то фигура. Она всмотрелась вдоль главного коридора, заметила Бруно и Марию, и быстро отпрянула назад в укрытие. Но не настолько быстро, чтобы Генри не смог узнать ее. Конечно, это был Барри. Генри ощутил удовлетворение. Барри отважился выглянуть еще раз. Мария и Бруно как раз повернули за угол, и Барри последовал за ними. Генри подождал, пока тот скроется из виду и последовал за ним. Дойдя до угла, он украдкой выглянул одним глазом и отпрянул назад. Барри был рядом и наблюдал за правым коридором. Генри не было нужды угадывать, куда тот смотрит — дверь каюты Марии была четвертой.
Когда он выглянул еще раз, Барри исчез. Генри переместился на его место и снова выглянул. Барри он увидел в неприятном положении — с плотно прижатым к двери каюты правым ухом. Действительно, это была каюта Марии. Генри отодвинулся назад и затаился. Торопиться было нельзя. Выждав секунд 30, он снова рискнул выглянуть. Коридор был пуст.
Генри не спеша прошел по коридору, миновал каюту Марии — оттуда раздавался мягкий шелест голосов — дошел до поворота и направился к служебным каютам. Два дня, потраченные на наблюдение за Барри, не прошли даром — он знал, где обитает стюард.
Генри не ошибся. Барри действительно был у себя и был так беспечен, что даже оставил дверь нараспашку. Что для такой явной небрежности могут существовать определенные причины, Генри не подумал. Тот сидел, повернувшись к нему спиной. На голове у него были наушники, присоединенные к приемнику. Барри, как и все стюарды, делил каюту с напарником, а так как они работали в разных сменах и спали в разное время, наушники использовались для того, чтобы слушать радио, когда другой спит.
Мария сидела на кровати в своей каюте и потрясенно смотрела на Бруно.
Краска схлынула с ее лица, глаза округлились и стали еще больше. Она тревожно прошептала:
— Это безумие! Вы сумасшедший! Это самоубийство!
— Все это так и даже в значительно большей степени. Но, как вы могли заметить, доктор Харпер предложил совсем невыполнимый план.
— Бруно! — она соскользнула с кровати и встала на колени возле его кресла, взяв его левую руку в свою. На ее лице читался страх, и он с неловкостью увидел, что боится она не за себя. — Вас убьют, вы знаете, вас убьют. Не надо, пожалуйста, не надо! Нет, Бруно, худшего у вас в жизни не было! О боже, у вас нет ни единого шанса!
Он посмотрел на нее с нежным удивлением.
— А я все время считал вас стойким агентом ЦРУ.
— Ну, а я нет, не стойкая, я имею в виду, — в ее глазках блеснули слезы.
Почти рассеянно он погладил ее по волосам, она отвернулась.
— Должен быть какой-то другой путь, Мария.
— Другого пути нет.
— Посмотри, — незаметно переходя на «ты», сказал Бруно. Свободной рукой он набросал чертеж. — Давай забудем путь по силовому кабелю. Тот факт, что эти окна зарешечены, может быть для нас спасением. Точнее, для меня. Я предполагаю подойти по этому переулку с юга здания. У меня будет длинная веревка с крюком на конце. Пара бросков и я цепляюсь за решетку первого этажа. Потом подтягиваюсь, освобождаю веревку и дальше, пока не окажусь наверху.
— Да? — скептицизм не согнал испуг с ее личика, а наоборот, усилил его. — А что потом?
— Я найду способ заставить замолчать часового или часовых на вышке.
— Как это понимать, Бруно? Откуда такая одержимость? Ты не работаешь в ЦРУ, и до этой проклятой антиматерии тебе нет никакого дела. И еще я знаю — не думаю, а знаю, что ты умрешь, лишь бы попасть в эту проклятую тюрьму. Хотелось бы знать зачем, Бруно?
— Не знаю, — она не могла видеть его лица, но в этот момент оно было расстроенным и настороженным. — Возможно, об этом лучше спросить тени Пилгрима и Фосетта.
— Что они тебе? Ты едва знал их.
Он не ответил.
Мария устало продолжала:
— Итак, ты собираешься заставить часовых молчать. А как ты собираешься заставить молчать две тысячи вольт на колючей проволоке, Бруно?
— Я найду способ проникнуть через нее, но мне необходима твоя помощь, и ты можешь оказаться в тюрьме.
— Какая помощь? — ее голос был лишен интонаций. — И что значит тюрьма, если ты будешь мертв?
Генри слышал последние слова. Барри снял наушники, чтобы поискать сигареты, и разговор из каюты Марии, хотя слабый, но вполне разборчивый.
Генри вытянул шею. В каюте был не только радиоприемник. На столике стоял маленький магнитофон с вращающимися катушками. Барри нашел сигареты, закурил и уселся на место. Затем он взял наушники и хотел снова надеть их, но тут в дверь вошел Генри.
— Если не возражаете, то я заберу эту пленку, Барри.
— Мистер Ринфилд?
— Да, это я. Вы удивлены? Пленку, Барри!
Непроизвольно, как это могло показаться, Барри поглядел чуть выше левого плеча Генри.
Тот рассмеялся и сказал:
— Очень жаль, Барри...
Но тут он услышал тихий звук, последний звук в своей жизни — почти неслышный свист позади себя. Его слух зафиксировал это моментально, но тело не успело отреагировать. Ноги его подкосились и Барри успел подхватить его, прежде чем Генри упал на пол.
— Ты слышишь меня? — голос Марии все еще был лишен эмоций. — Что тюрьма, что все на свете, если ты мертв? Обо мне ты подумал? Ладно, ладно, пусть я эгоистка, но обо мне ты мог подумать?
— Прекрати! Перестань! — он старался придать своему голосу грубость и холод, но в нем не было ни того, ни другого. — В Крау мы прибываем в следующий четверг и будем до будущей среды — это самая
