лежащим на его плечах. На каждой стороне этого бруса сидело по пять девушек. Даже если он чувствовал этот вес, заметно этого не было. Он непринужденно остановился, чтобы почесать левую икру пальцами правой ноги.
Сергиус перегнулся через Модеса и сказал Анжело, который наблюдал за представлением с самым непринужденным видом.
— Крупный парень, а, Анжело?
— Это все показуха. Одутловат. Как-то в Афинах я видел одного деда лет семидесяти и весом не более 50 кг, так тот пронес по улице большое пианино. Приятели должны были поставить его ему на спину, но ему нельзя было согнуть ноги. Если бы он их согнул, то рухнул бы.
Пока он произносил эту тираду, Кан Дах начал карабкаться по массивной лестнице, стоявшей посреди арены. На вершине лестницы была платформа в три квадратных фута. Кан без видимых усилий забрался на лестницу, встал на вращающуюся площадку и, перебирая ногами, привел платформу в движение.
Скорость вращения все увеличивалась, и вскоре девушки, сидевшие на концах бруса, замелькали подобно стеклам в калейдоскопе.
Наконец, движение замедлилось, гигант остановился, сошел с лестницы, опустился на колени и наклонил плечи, чтобы ноги девушек коснулись арены.
Сергиус вновь перегнулся к Анжело.
— А твой старикан из Афин мог бы проделать такое со своим пианино? Анжело не ответил. — Ты знаешь, говорят, что он может проделать то же самое и с четырнадцатью девицами, но администрация не позволяет ему. Анжело снова промолчал.
Представление закончилось и раздалась обычная овация, длившаяся несколько минут. Когда ревущая публика начала расходиться, Сергиус осмотрелся, заметил Ринфилда и направился в его сторону, чтобы перехватить его в проходе.
— Мистер Ринфилд? — спросил он.
— Да, но я вас что-то не припомню.
— Мы не встречались, — Сергиус взглянул в фото на программке, которая было у него в руках. — Сходство, вы должны согласиться, безошибочное. Меня зовут полковник Сергиус. — Они обменялись рукопожатием. — Изумительно, мистер Ринфилд! Невероятно! Если бы мне сказали, что такое можно увидеть, я бы такого человека назвал лжецом.
Ринфилд приветливо улыбнулся. Девятая симфония Бетховена оставляла его равнодушным, а эта музыка растапливала сердце.
— Я с детства преклоняюсь перед цирком, — Сергиус врал как по-написанному и даже еще лучше. — Но в жизни я не видел ничего подобного.
Ринфилд снова улыбнулся.
— Вы очень любезны, полковник.
Тот печально покачал головой.
— Передайте мою благодарность вашим великолепным артистам. Но это не единственная причина, по которой я вам представился. Следующая ваша остановка, насколько я знаю, Крау, — он протянул свою визитку. — Я начальник тамошней полиции. — У него были с собой различные варианты визиток. — Все, что смогу, я готов для вас сделать. Только скажите, и я сделаю это для вас с большим удовольствием. Если, конечно, не буду отсутствовать. Я собираюсь присутствовать на всех ваших представлениях, так как другого случая увидеть такое чудо, боясь, мне не представится. Во время вашего визита в Крау все преступления будут оставаться безнаказанными.
— Премного вам благодарен. Надеюсь, вы будете моим персональным и постоянным гостем в цирке. Сочту за честь... — он умолк и посмотрел на трех мужчин, не выказывающих намерения приблизиться. — Они с вами?
— Совсем вылетело из головы. Боюсь, что слишком увлекся.
Сергиус представил своих спутников, а Ринфилд представил стоявшего рядышком Харпера.
— Как я говорил, полковник, — продолжил Ринфилд, — сочту за честь, если вы и ваши люди посетите мой кабинет и мы разопьем по стаканчику вашего национального напитка.
Сергиус ответил, что он почтет это за честь.
Все прошло весьма сердечно.
В кабинете за первым стаканчиком последовал второй, потом третий.
Николас, предварительно испросив разрешения, непрерывно снимал, не забывая и Марию, которая сидела за своим столом, когда они вошли.
— А не хотите ли полковник встретиться с некоторыми артистами? Прямо сейчас?
— Вы читаете мои мысли, мистер Ринфилд! У меня мелькнула подобная мысль, но я не смел позволить себе... я имею в виду, что я и так злоупотребил вашим гостеприимством...
— Мария... — Ринфилд назвал несколько имен. — Сходите в гримерную и спросите их, не будут ли они так любезны и не присоединятся ли к нашим высоким гостям? — в последние недели Ринфилд пал жертвой цветистых оборотов речи среднеевропейцев.
И приглашенные пришли, чтобы присоединиться к высоким гостям: Бруно с братьями, Бейбацер, Кан Дах, Рон Росбак, Макуэло, Мальтус и многие другие.
За исключением определенной сдержанности со стороны Анжело при встрече с Каном Дахом, все было весьма сердечно.
Сергиус не стал злоупотреблять гостеприимством и сразу же после того, как они с Ринфилдом обменялись рукопожатием и изысканными выражениями доброй воли, ушел.
У выхода Сергиуса ожидал большой черный лимузин, в котором сидел шофер в форме и темноволосый мужчина в штатском. Через четверть мили Сергиус приказал остановиться и проинструктировал человека в штатском, которого он называл Алексом. Тот кивнул и вышел из машины.
Вернувшись в свой номер, Сергиус обратился Модесу и Анжело:
— Затруднения с идентификацией голосов с пленки были? — оба покачали головами. — Хорошо, Николас, когда будут готовы фотографии этих людей?
— Фотографии? Через час, господин полковник, будет проявлена пленка.
Снимки несколько позже.
— Сначала сделайте фотографии Ринфилда, Харпера, Марии и ведущих артистов.
Николас вышел и Сергиус обратился к телохранителю:
— Ты тоже можешь идти, Анжело. Я тебя вызову.
— Можно поинтересоваться, зачем это понадобилось? — спросил Модес, когда Анжело удалился.
— Можно. Я могу сказать, почему я отправил Анжело. Кристально честная душа, но не хочется отягощать его девственные мозги сложными вещами.
Бруно и Мария в первый раз прогуливались по слабо освещенной улице и оживленно болтали. Бруно держал девушку под руку. Ярдах в тридцати от них с непринужденностью опытного филера следовал Алекс. Когда парочка свернула к двери с непонятной вывеской, он замедлил шаги.
В кафе царил полумрак и было дымно от чадящего камина — на улице было прохладно, что-то возле нуля — но при наличии противогаза там было бы уютно комфортабельно. Зал был полупустым. Около стенки кафе сидели Макуэло, Кан Дах. Первый — с кофе, а второй — с пивом. Макуэло оправдывал свою легендарную потребность в пиве.
Бруно приветствовал их и извинился за то, что не может к ним присоединиться. Дах улыбнулся, простил их, и Бруно с Марией направились к угловому столику. Через несколько секунд ввалился Росбак, отметил их присутствие приветственным жестом и присоединился к своим приятелям. Все трое начали отрывисто переговариваться, затем начали рыться в своих карманах. С того места, где сидел Бруно, было видно, как они исходят желчью и переходят к взаимным обвинениям с использованием крутых выражений. Наконец, Росбак нахмурился, сделал успокаивающий жест и направился к столику Бруно.
— Росбак просит милостыню. Мы понадеялись друг на друга в финансовом вопросе. Никто не взял с собой денег и Кан Дах собирается за несколько долларов идти на кухню мыть посуду, — печально завершил он свою речь.
Бруно рассмеялся, вытащил бумажник и протянул несколько банкнот Росбаку. Тот откланялся и отошел.
