меньше сирот, таких, как я сам, и лишенных матерей детей, как первый сын Глэдис.
Однако тягостное чувство не покидало его. Насквозь промокнув и дрожа от холода, он медленно побрел обратно к дому.
Было тихо, свет горел только в холле. На нижней ступеньке лестницы скрючилась чья-то фигура.
Коул знал, что это Глэдис. Она беспокоилась о нем, ушедшем в дождливую ночь, но, не дождавшись, уснула, где была. На мгновение в сердце его вспыхнула нежность, но он поспешно подавил это чувство.
Закутанная в одеяло, Глэдис держала в руках термос, а рядом на подносе лежал сандвич и кусок пирога с черникой.
Обреченно вздохнув, Коул пересек холл, присел рядом с ней на ступеньку и легонько потряс за плечо. Она что-то пробормотала спросонья и открыла глаза.
— Ты весь промок, — слабым голосом сказала она, поднимая руку к его волосам, с которых капала вода.
— Убери свою руку! — приказал он сквозь зубы, но тут же смягчил тон: — Извини, я очень устал.
— Я приготовила тебе овощной суп, — сказала Глэдис.
Коул хмуро посмотрел на нее, сразу представив, с какой заботой она резала овощи, варила их… Чувство вины охватило его, и он разозлился на себя за это.
Я не просил ее об этом нелепом самопожертвовании! Чего она ждет? Благодарности?
— Не проще ли было открыть консервы? — буркнул он, сознавая, каким неблагодарным и несправедливым выглядит.
— Консервов у меня нет, — спокойно ответила она. — К тому же я знала, что ты промерзнешь и проголодаешься.
— Так и есть. Поэтому прежде всего собираюсь принять горячий душ, — проворчал он и двинулся вверх по лестнице, с неудовольствием отметив, что Глэдис последовала за ним.
Слабость одолевала его, и он понял, что сейчас больше всего на свете хотел бы упасть в ее объятия и позволить позаботиться о себе.
— Что тебе надо? — устало спросил он.
— Хочу убедиться, что ты съешь суп, — ответила Глэдис резко. — Если ты намерен при каждом удобном случае сбегать из дома, то, сделай милость, выбирай дни с хорошей погодой, а на худой конец, хотя бы надевай плащ или забирайся в машину… Видимо, тебе доставляет удовольствие заставлять окружающих переживать!
Она поставила термос и поднос на стол у окна и, закутавшись поплотнее в одеяло, уселась в старинное кресло.
Из ванной Коул вышел с каменным лицом.
Ожидавшая скандала Глэдис слегка расслабилась, увидев, что он молча сел в кресло у окна и принялся за остывающий суп.
— Спасибо за заботу, — пробормотал Коул.
— Пожалуйста.
Глэдис нервничала. Она понимала, что во время прогулки он принял решение, и теперь ждала сурового вердикта.
— Мы должны сообщить людям, что свадьба отменяется, — сказал он наконец, оборачиваясь к ней.
Глэдис ожидала услышать нечто подобное, но все равно слова Коула прозвучали для нее как выстрел.
— Я сделаю это утром, — угрюмо кивнула она.
— Тебе следовало давно рассказать мне о своем первом замужестве и сыне. — Он говорил отрешенно, словно чужой.
— Знаю. Но… слишком сильна еще боль потери, — попыталась оправдаться она. — Никак не проходит. Разумом я понимаю, что надо забыть об этом, продолжать жить и думать о будущем Шона. Но мое сердце никогда не смирится с утратой Мартина, да я этого и не хочу.
Коул прищурился.
— Джерри нашел тебя в Лондоне, когда ты переживала потерю ребенка, так? — неожиданно спросил он.
Глэдис занервничала. Коул достаточно сообразителен, чтобы понять, что заставило ее принять предложение Джерри.
— Да. Он явился, словно посланец из того времени, когда я была счастлива, и эта встреча взволновала меня. Он увидел, что я голодаю и нахожусь в глубокой депрессии. В тот момент я была абсолютно безвольной. Джерри много рассказывал мне о Гринлэнде, и я затосковала по дому. Он пообещал заботиться обо мне, и я приняла его предложение. Мне так хотелось вернуться сюда, к людям, которых я знала!..
Коул поджал губы.
— Он воспользовался твоим состоянием.
— Вероятно, — согласилась Глэдис. — Я так тосковала по своему малышу! В его маленьком тельце было столько жизни… — шептала она. — Он не любил лежать, все норовил сесть и с любопытством осматривался. Не любил, когда ему надевали рубашечку через голову… — Силы оставили ее, глаза наполнились слезами.
Я должна уехать, вдруг пришло к ней единственно правильное решение. А для этого нужно только одно — чтобы Коул узнал всю правду. Сжав зубы, Глэдис сдержала слезы и с трудом заговорила:
— Джерри хотел иметь наследника. Лично я его не интересовала и была только средством для достижения этой цели. Мы заключили сделку, но я не могу рассказать тебе все подробности, потому что дала Джерри слово, что об этом никогда и никто не узнает.
— Давай угадаю, — с мрачной усмешкой предложил Коул. — Вначале он предложил тебе замужество.
— О нет, этого он не предлагал!
Тот чуть не ахнул.
— Как не предлагал?!
— Джерри просто распустил слух о том, что мы тайно обвенчались в Лондоне. Но мы никогда не были женаты.
Коулу стало душно.
— Вы не были женаты?! — воскликнул он, и Глэдис стал ясен ход его мыслей. — Значит, у тебя нет никаких прав на усадьбу?
— Никаких, — призналась она. — Извини, что я обманывала тебя, но мне нужно было защитить интересы Шона.
— Ты хочешь сказать, что согласилась стать любовницей Джерри? — изумленно спросил Коул. — Да как ты могла? Неужели ты не понимала, что идешь по стопам своей матери? Условия договора те же — секс и работа по дому.
— Ни на что подобное я не соглашалась! — возмутилась Глэдис. — В моей жизни было только два мужчины — муж и… ты.
— Это ложь! — взорвался Коул. — Дети не растут на деревьях. Джерри изнасиловал тебя?
— Нет. Он никогда не прикасался ко мне.
— Как это понимать? Бессмыслица какая-то!
Глэдис вдруг почувствовала, что ужасно устала. К чему все это, подумала она, если мы все равно расстанемся навсегда?
Коул, вскочив, мерил шагами комнату. Вдруг он остановился.
Значит, догадался, поняла она.
— Искусственное оплодотворение! — выпалил он.
— Да. — Глэдис вздохнула с облегчением. Наконец-то правда вышла наружу. — Я очень хотела
