ребенка, а Джерри разбередил мне душу, расписывая, как я снова буду держать на руках малыша… — Она с трудом подавила рыдания. — Я не могла противиться. Мысль о том, что я снова буду жить здесь, что сердечную пустоту заполнит родное существо…
— Свинья! — буркнул Коул.
— Ты о Джерри? Да, мне с ним было нелегко, не спорю, но он подарил мне Шона. А потом я начала свое дело и обзавелась друзьями… — Глэдис помолчала и продолжила: — Так что твой брат действительно отец Шона, но я отдаю себе отчет в том, что по закону мой сын не имеет никаких прав на усадьбу. Сейчас я уложу вещи и уйду из твоих владений… и жизни.
— Что?! — Коул содрогнулся. — Ты не можешь уехать! — вскричал он, сжимая кулаки.
— Я должна, — выговорила она сквозь рыдания.
Коулу показалось, что он сходит с ума. Его ждало бесконечное одиночество.
— Ты… ты останешься без средств к существованию, — выпалил он первое, что пришло в голову, только чтобы удержать ее. — Давай все спокойно обсудим. Может, нам удастся решить эту проблему…
— Мы уже пытались, — безутешно покачала головой Глэдис, — но из этого ничего не вышло. Я твердо знаю только одно: больше никто не посмеет меня использовать! — Вскочив на ноги, она распахнула дверь гардеробной комнаты, поднялась на цыпочки и стала доставать свои вещи с верхней полки и бросать их на постель. — Никто!
— Ты не можешь уехать сейчас, — увещевал ее Коул. — Стоит глубокая ночь. Не станешь же ты будить Шона и тащить его на улицу в такую погоду…
— Я и не собираюсь! — зло ответила она. — Сейчас я соберу вещи, а уеду на рассвете.
— Бросив на меня отмену свадебных приготовлений и уведомление приглашенных? — ухватился Коул за последнюю соломинку.
Что делать, лихорадочно думал он, чтобы удержать ее хотя бы ненадолго?
— И это все, что тебя волнует? — саркастически отозвалась Глэдис. — Что же ты предлагаешь? Я не хочу, чтобы Шон рос в атмосфере недоверия и постоянно наблюдал споры, скандалы и выяснения отношений. Мы слишком долго откладывали этот разговор, но теперь я окончательно убедилась: мы совершенно не подходим друг другу. Это факт.
Коул понял, насколько она тверда в своем решении.
Невидящим взглядом он следил за ее маленькой решительной фигуркой, сновавшей по комнате. Они уедут вместе, она и Шон, а без них усадьба превратится в мертвецкую.
Отчаяние душило его. Сунув руки в карманы, он наткнулся на кольцо.
— Я не хочу, чтобы ты уезжала! — выкрикнул он.
— Разумеется, не хочешь! — огрызнулась она. — Ведь тебе теперь придется искать другую кандидатуру для удовлетворения своих сексуальных потребностей!
Коул дернулся, как будто получив пощечину. Во рту у него пересохло. Если Глэдис уедет, весь мир для него рухнет. Теперь он отчетливо это понимал. Эта женщина была для него всем.
Он чуть не задохнулся от этого открытия.
В глазах Глэдис было столько презрения и ненависти, что это причиняло ему почти физическую боль. Никогда еще он не терпел такого поражения. Она была в центре всех его планов на будущее, но он не мог отнять у нее право правом уйти.
Коул представил себе, как Глэдис оказывается в чужом городе или поселке — без друзей, несчастная, тоскующая по дому, — и понял, что не может допустить этого. Он должен защитить ее, чего бы это ни стоило.
Оставалось только одно.
— Если кто-то из нас должен уехать, то это буду я, — сказал он.
Глэдис выронила игрушечного медвежонка, которого тщетно пыталась запихнуть в чемодан, и изумленно уставилась на него.
— Ты?!
— Этот дом скорее твой, чем мой. Здесь твои друзья. Ты основала перспективное дело и, как сама не раз говорила, благодаря этому многие получили работу. — Коул говорил холодно и рассудительно. — Я могу жить и работать где угодно и по долгу службы вынужден много путешествовать. Сохрани Гринлэнд. — Он перевел дух. — Я очень люблю этот дом и счастлив, что могу помочь материально. Я назначу тебе годовое содержание…
— Глупости! — воскликнула Глэдис, и вид у нее при этом был испуганный и настороженный. — Почему ты должен оставить мне то, что принадлежит тебе по закону?
Коул пожал плечами и отвернулся.
— Я уже все объяснил. Поверь, я не лишен порядочности.
— Странно видеть такое благородство, — задумчиво произнесла она, — от человека, которого тошнит от одного моего вида.
— Значит, я благородный. А почему бы нет? — буркнул он.
— Коул, посмотри мне в лицо и повтори, что ты сказал, — выдохнула она.
Ему хотелось обнимать и целовать ее, смиренно умоляя, чтобы она не оставляла его, потому что это разобьет ему сердце…
— Я выпишу чек и… — Он наконец нашел в себе силы взглянуть ей в лицо и онемел.
Глэдис стояла перед ним и пристально смотрела в его затуманенные слезами глаза. Ее безгранично желанное полураздетое тело было так близко… Коул почувствовал, как сердце перевернулось в его груди, и потянулся, чтобы оттолкнуть ее, но она перехватила его руку.
— Коул, я была с тобой честной до конца. Теперь твоя очередь, — шепнула Глэдис, явно не собираясь отступать.
Почему он должен открывать ей душу? Что толку рассказывать о своих чувствах? Он любил эту женщину так сильно, что это пугало его самого. Возможно, это началось давно, просто он не понимал этого, потому что не хотел. А теперь уже слишком поздно! Ему не нужна ее жалость.
— Нам больше не о чем говорить. Давай покончим с этим.
— Значит, ты намерен уехать от меня, — жестко произнесла Глэдис, и каждое ее слово камнем падало Коулу на сердце. — Мы больше не будем любить друг друга. Никогда не пройдемся по холмам, взявшись за руки, не споем вместе, не проснемся в объятиях друг друга…
— Прекрати! — взорвался он.
— Почему? Разве тебе не все равно? Я была весьма подходящей кандидатурой на роль супруги, не так ли? Мне здесь все знакомо, у меня есть свое дело, я устраиваю тебя в постели, тебе нравится, как я готовлю… Да к тому же еще я должна была бы всю жизнь испытывать к тебе благодарность за то, что ты не выставил меня и моего незаконнорожденного сына на улицу!.. Ничего! Ты найдешь другую женщину, которая будет рожать тебе детей, — говорила Глэдис без тени сочувствия. — Тебе безразлично, что мы будем стариться врозь, встречать весну и провожать осень, не увидим наших общих детей…
— Мне не все равно! — взревел Коул, не в силах представить себе будущее без этой женщины. — Я люблю тебя, Глэдис! Люблю каждый волосок на твоей голове, каждый твой пальчик, твою улыбку, твое нежное любящее сердце… всю тебя. К черту всяческие страхи! — сказал он себе. Нельзя сдаваться, слишком велика ставка. — Я не могу без тебя жить! — Словно какую-то плотину прорвало, и слова, которые он боялся произнести даже мысленно, хлынули бурным потоком: — Моей любви хватит на нас обоих. У меня и в мыслях не было использовать тебя. Когда я говорил, что хочу детей, то имел в виду твоих, и только твоих детей. То есть я хотел сказать…
— Я поняла тебя, Коул, — мягко сказала Глэдис, сверкая полными слез глазами. — Я догадывалась…
— Нет, ты не можешь этого знать! — прервал он ее. — Ты — моя вторая половина. Моя душа. Без тебя я не чувствую себя полноценным человеком. Все мое существо наполнено тобой. Я ненавижу людей, которые причиняли тебе страдания, потому что твоя боль — это моя боль…
— Ты ненавидел их, а не меня? — переспросила она ошеломленно.
— Да разве ты не видишь? Я хочу защитить тебя, заботиться о вас с Шоном, о твоих собаках и кошках…
— Ловлю тебя на слове, — пролепетала Глэдис, обвивая руками его шею. — А теперь поцелуй
