момент вспомнить его. А гласит он следующее: президент Союза является верховным главнокомандующим. Он обладает полномочиями отдать собственный приказ, который никто не вправе отменить.
– Что я должен сделать?
– Отдайте прямой приказ Пограничному флоту: немедленно прекратить вывод войск! Приказ получит каждый корабль, каждая космическая станция, каждый гарнизон. Более того. Вы прикажете стянуть к границе все резервы, какие мы только успеем за это время. Они не посмеют вас ослушаться.
– Как это все суетно!
– Господин президент, сэр. Похоже, ситуация складывается так, что на какое-то время вам придется принять командование Вооруженными силами Союза.
Калигула устало накрыл рукой глаза.
– Думан… – облегченно пробормотал Даймон, когда старший брат приблизился к решетке. Слезы вдруг полились из глаз, и он не мог удержать их. – Думан! Думан! – крестоносец просунул руку сквозь прутья и обнял брата. Несмотря на разницу в семь лет, они были очень похожи. Только Думан был повыше и лучше сложен, да еще в лице присутствовало нечто такое, что характеризует человека, повидавшего мир. Можно сказать, Думан был сложившимся мужчиной, в отличие от его младшего брата.
– Что, случилось, Даймон? Боже мой, что случилось? Я места себе не нахожу с того момента, когда услышал об ужасных событиях на Рохе.
– Наш отец, Ротанг… – всхлипнул Даймон. – Он мертв.
Взгляд крестоносца растерянно скользнул по лицу юноши. Думан на короткий миг наморщил лоб, словно от нестерпимой головной боли, еще крепче стиснул шею брата, упершись лбом в его лоб – грязный, в разводах и прилипшими волосами. Некоторое время он стоял так, затем отстранился от решетки. Ничем другим больше не показал своей горечи, ее след остался лишь во взгляде.
– Кто это сделал?
– Рап, – выдохнул Даймон.
– Сенобит? – нахмурился Думан. – Откуда он взялся?
– Он пришел в наш дом. Ты помнишь старое зеркало? Он пришел из него и привел орков. Они пленили отца, а меня заставили провести их в форт. Я не хотел помогать. Но Рап овладел моей волей. А когда я все-таки сбежал от орков и вернулся домой – я увидел, как отец сражался с Рапом…
– Никто не может сражаться с Рапом.
– Но отец сражался. Правда, демон оказался сильнее… – Даймон поднял на собеседника мокрые глаза. – Они заставили меня. Я не мог противиться. Почему паладины обвиняют меня в гибели солдата из форта? Ведь не я убил его!
– Это сейчас неважно.
Юноша с болью посмотрел на брата.
– Ты мне не веришь?
– Не знаю, – ответил Думан. – Но это ничего не значит. Я попытаюсь тебя вытащить. Поговорю с Главой Ордена.
– Почему ты мне не веришь? Думан, ты единственный; кто у меня остался! Единственный близкий мне человек. Почему ты не веришь?
– Не распускай сопли! – сурово сказал крестоносец. – Вспомни, чему учил нас отец. Попытайся держаться с достоинством. Хотя бы во имя него.
Даймон шмыгнул носом и поспешно стер слезы. В душе бушевало смятение, но теперь появилась надежда. Теперь рядом с ним был старший брат. Даймон безраздельно доверял ему и, когда смотрел на родное лицо, ощущал благодарную теплоту в груди.
– Я постараюсь… постараюсь держаться с достоинством.
– Держись, брат.
К темнице приблизился незнакомый паладин, которым принес пенное мыло, полотенце, сотканное из трав, и чистую одежду. Когда он передавал эти вещи пленнику сквозь решетку, Думан отстранился.
– Я еще вернусь, – сказал он.
– Я верю только в тебя! – прошептал напоследок Зверолов-младший, прижимая одежду к груди.
Молчаливый паладин, который принес одежду, заштопал раны на ногах. Теперь ступни были обклеены пластырем, а на прокушенном бедре белела квадратная мономолекулярная заплата. После его ухода Даймон лежал на деревянном топчане, прокручивая в голове разговоры с братом и Артуром Мудрым. Иногда его глаза наполнялись влагой, но он тут же вспоминал слова Думана о том, что нужно держать себя в руках, и застывал, глядя на свод пещеры.
Пролежав без движения больше часа, он вдруг обнаружил, что до сих пор прижимает к груди мыло и чистую одежду. Запах немытого тела неожиданно сделался острым и нестерпимым. Даймон почувствовал к себе отвращение.
Он помылся в ледяной воде, которая текла по темной стене в дальнем углу пещеры. А когда одел свежее белье, то обнаружил, что дурные мысли исчезли вместе с грязью, а их место заняла тоскливая грусть и воспоминания о родном доме. Следующие несколько часов он просидел в тени, на полу, прижавшись к стене и откинув голову. Он не поднялся, когда принесли ужин. И оставленный возле решетки поднос с кашей, овощами и киселем простоял до утра.
Возможно, он просидел бы в задумчивости целую ночь, но к вечеру, когда Ковчег накрыла тень ближней планеты, к нему явился неожиданный гость.
