спит, и бессонница организации рождает причуды в ее работе.
— Доброе утро! Ты чего, вах, такой грустный? — Давид, технарь-узловик, пытается выгнуть брови так, чтобы они могли соперничать с кривизной его носа. Национальный колорит как дежурная шутка.
— Нормально. — Я и правда мрачновато смотрюсь перед работой. — Как наши, проиграли, выиграли?
А шут с ними, результат без игры знать не хочу, досмотрю вечером.
Лифт глотает нас и поочередно выплевывает — каждого на своем этаже. Перед входом в отдел архитектоники — последняя проверка: надо просто приложить руку к панели.
Архитектоника компьютеров в институте — эта моя сфера. Где-нибудь на фирме или в концерне всегда есть отдел дизайна и эргономики. Ведь компьютеры должны продаваться и быть красивыми и удобными. Есть в корпорациях и отделы архитектуры компьютеров — ведь все эти новые процессоры, дисководы и тому подобные вещи надо как-то уместить в одном ящике, и чтоб этот ящик не был слишком большим. Отделы архитектуры никогда не живут в мире с дизайнерами: идет вечный конфликт продавца и технаря — первый хочет чего-нибудь модного, необычного, дешевого, а второй — сложного и дорогого. Грызут они друг друга по этому поводу нещадно: вечно между ними подковерные интриги, громкие скандалы и слухи о сокращениях. Вплоть до членовредительства и убийства.
Но все эти разборки — удел фирм, так там борются с бюрократией и экономят средства. У нас главное — производительность. Наш товар и так покупают: военные, академики, те же фирмачи. Он не нуждается в обычной рекламе, как удав кролика, приманивающей человека к прилавку. К нам идут те, кому надо в вычислениях быть чуть быстрее и мощнее своих конкурентов, те, которым это необходимо срочно, немедленно. Приходят как заговорщики к оружейнику, первому склепавшему очередную убийственную игрушку. Быть может, завтра такие игрушки появятся на каждом углу, тогда вспомнят и про дизайн, и про скидки, но здесь, сегодня и сейчас их можно достать только в одном месте. Единственное, что иногда делает институт, — напоминает чиновникам и промышленникам, что в первую очередь подобные нужды надо ликвидировать у своих специалистов, и лучше им работать на нашей технике. Импортные глаза все-таки чужие, могут увидеть лишнее. Поэтому за внешний вид и за компоновку машин отвечает один отдел — архитектоники. Мой отдел. Четыре этажа в левой башне, сорок два человека персонала, сотни компьютеров, десятки разновидностей автоматов. Самый маленький отдел института.
Собственный кабинет — хорошая вещь, такая индивидуальная ячейка на втором уровне отдела, в середине башни. Хорошая не столько иллюзией тишины и одиночества — ни того, ни другого почти не бывает, — сколько тем подсознательным ощущением, что тебя никто не хлопнет по плечу, никто не будет стоять у тебя над душой, когда ты принимаешь решение, а ты в это время на экранах видишь всех или почти всех сотрудников. Есть в этом привкус шапки-невидимки, центра паутины и командного бункера одновременно — место власти, делающее тебя незримым. В остальном это средних размеров комната в салатовых тонах, умеренно заставленная оборудованием, так же умеренно увешанная картинами и деревянными масками. Какую-то часть из них нарисовал и вырезал в свое время я сам. Странный предмет для гордости.
Наконец подхожу к рабочему месту, любимому анатомическому креслу. Несколько секунд расслабления, когда ткань облегает тебя, создает иллюзию невесомости, и ты паришь наедине со своими мыслями. Часы на стене показывают без десяти восемь. Пора. Леплю на левый глаз «монокль». Протягиваю руки над панелью, смотрю, как она загорается огоньками систем, обретает объем, глубину, насыщается изображениями, и
Мои руки «расплетают» модель, видно, как красно-оранжево-синие потоки воздуха обтекают плату и как отдают свой жар процессоры.
Ясно, на оперативке.
Конструкция совмещения и эргономика блока 14/3 «Ухо тушканчика». Их параметры... серия вспышек цифр. Повертел возникшую картинку модели. Складная штучка. Есть в ней толика несовершенства, показной изящности. Точно, слишком вычурна. Но параметры в норме, не буду придираться.
Утверждаю на воплощение — взмах руки и палец на панели.
Разногласия и нечетко поставленная задача в вопросе модели 2341а, — картинка, исчерканная красным, список каких-то претензий. Вечно Кириллыч не хочет ни за что отвечать. Ладно.
На оперативке...
И так полчаса, не больше минуты на ответ. Надо разгрести все то добро, что наваяла ночная смена: понять, что сделали хорошо, а что провалили, разобраться, поставить новые задачи, наградить непричастных и наказать невиновных.
— Внимание, общий сбор руководства к часу дня, — голос секретаря предупредителен, вежлив. Руки на секунду замирают над панелью. Это предвещает серьезное дело — не обычный селектор. Личное присутствие необходимо или для какого-то выговора, или для объявления чего-то секретного.
Оперативка. Большой экран пульта распахивается будто окно, вижу второй эшелон — шесть лиц начальников «конторок», как шутим мы между собой. Будто в черной бархатной пустоте кто-то выложил ожившие фотографии. Змеиный клубок, если подумать честно. И меня, как одного из бывших «змеенышей», оказавшегося более удачливым, более зубастым и пройдошливым, не любят больше всего. Мне улыбаются, иногда льстят и делают комплименты, но никогда нельзя забывать об осторожности. Это не вендетта, сейчас никто не позволит себе саботажа, откровенных интриг, просто если меня вдруг не окажется на месте, если я зазеваюсь или оступлюсь — подчиненные немедленно пройдут по моей голове вверх по карьерной лестнице.
Может быть, это и не способствует идеальному психологическому климату, зато очень помогает при работе — отставать, лодырничать, перекладывать свои обязанности на подчиненных, наконец, просто засидеться на своем месте почти невозможно. Сожрут мгновенно.
— Доброе утро, коллеги, — киваю в темноту и получаю ответные кивки с портретов.
Приступим. Отдел математиков вчера дал вводную — им необходимо пиковое быстродействие машин следующего уровня... На экран послушно выпрыгивает цифра, но ее я и так помню, — узловой отдел сообщил о наличии у них подходящих процессоров. Придется делать новую архитектуру, но математикам готовая машина нужна уже через неделю, — почти то же самое я говорил им вчера. Тогда же они получили техническую информацию, сегодня надо ждать предложений.
— Ольга Карловна, прошу вас. — Начинаем всегда с общеконструкционного бюро.
— Новые решения — в пределах допустимых вариаций... — Вообще-то эта старая мегера с лицом удачно замаскировавшегося под человека скорпиона свое дело знает, — так что можно воспользоваться проектом 12уар6 без особых изменений.
В темноте возникает очередная модель — она рябится сечениями, цифрами размеров и перекрестными ссылками.
— У других есть возражения, дополнения? — вполне дельную мысль подала.
— А периферии новой к процессору заявлено не было? Могли бы лишний раз не возиться. — Скрипчакову, дизайнеру, всегда лень работать, в чем-то он прав, и если напрячься, из дирекции можно выбить и весь остальной объем посылки, но что мы тогда тут делаем? Солитер раскладываем?
Нет, мы и так по лимиту сходства у края ходим, кстати, во многом по вашей милости. Предсказуемо мыслить стали! Думаете, перекрасили корпус, финтифлюшек понавешали, и никто не узнает? А там докопались, и наше счастье, что доказать ничего не получилось!
— Ну кто знал, что и там сюжетами Возрождения увлекутся? На естественную эстетику потянет? — Дизайнер начинает входить в раж спора.
— Это уже обсуждалось! И вообще халтурим много. Пора прикрутить гайки... Утверждаю общее направление работ по предложению Помеженцевой. Следующий вопрос — нейрошунт с недоработанной конструкцией. Пятый день возимся, в чем дело?
— Павел Иванович, электромагнитные поля — в полной петрушке. — И слова Зубченко, отвечающего за этот участок работ, подкрепляются картинкой: будто переплетение теней закрывает очередную модель. — Узлы вместе работать не будут: резонанс к чертовой матери сигналы сдвигает.
— Каждый по отдельности узел резонансов не дает?
— Нет, дело в кучности. — Стоило на картинке разлететься в разные стороны деталям модели, как переплетение теней рассеялось, испарилось.
