бы плечами другие. Начальство пожимать плечами не захотело.
— Ты последний... ! Трепло! Ты всю жизнь ходил на вторых ролях, прятался за чужими спинами, сидел с краю! И когда тебе что-то поручили, когда на тебя понадеялись, ты так бездарно обосрался!... ! — Технический директор бушевал на оперативке, и, надо сказать, у него были основания. На институт начали нажимать — смежники, конкуренты, недоброжелатели. Общественному мнению, разогретому по этому вопросу зеленоградцами, не давали остыть другие институты и фирмы, жаждавшие повторить столь удачную комбинацию.
Как результат — перевод Исмаиловича в филиал параллельного заведения на третьестепенную должность с мизерным окладом и под надзор следящих программ. Фактически это была ссылка. Через три года, когда вышли укороченные сроки секретности, старика попросили за ворота. Из Гонки он выпал. Дальнейшей судьбой его никто не интересовался.
Жаждущих усесться в такое горячее кресло не было, это тот случай, когда шапку Мономаха лучше не надевать — снимут вместе с головой. Но бюрократия упряма: за следующий провал кто-то должен отвечать.
Степченко, которого и назначили этим потенциальным виноватым, держал удар: к работе приступили как ни в чем не бывало. Заполучили новое обеспечение к нейрошунтам. Немедленно новый начальник математиков вытребовал и получил «Иванушку-дурачка» в свое полное распоряжение. Тесты проводились только на нем. Ему удалось придумать несколько оригинальных жестов для общения с имитационной сферой, и их тут же переняли остальные — они были проще и эффективнее старых.
Собирались коллоквиумы, куда заманивали консультантов из параллельных учреждений, и там пытались взять проблему совместным мозговым штурмом. В виртуальной реальности эти сборища выглядели красиво и загадочно: будто расцветал сад вычислений, окруженный роями формул, мгновенных пояснений и выкладок. Не удавалось только преодолеть гниль, лежащую в корнях этого сада, поэтому он или засыхал, или его браковало поведение «Иванушки-дурачка».
Но гайки все равно закручивались, и еще побольше, чем при старом начальстве. Степченко решил взять проблему измором, количеством брошенных в бой сил. Из всего коллектива рано или поздно кто-то додумается до решения проблемы, он должен будет это сделать, если народ работает по двенадцать часов в сутки.
Косность мысли в конечном итоге — самое страшное, что может случиться с исследователем, если он тупо разрабатывает одну гипотезу, не видя альтернатив, он мало отличается от барана. Эта мысль не давала покоя Наташе Спиридоновой. Она не была умнее остальных, просто тупиковость ситуации яснее всего вырисовывалась перед ее группой. Почему в Европе не объявляется об открытиях, сделанных на базе того добра, с которым уже какую неделю возится институт? Даже если лионцы и мюнхенцы перессорились сверх всяких возможных пределов и дело у них стало просто потому, что ведущие специалисты отдуваются перед комиссиями, неужели другие институты не получили европейских разработок?
Она не была специалисткой в области тех шпионских игр, что вел институт, но выводы напрашивались сами собой. Однако даже лучшая гипотеза — ничто без проверки и подтверждений. Поэтому вечером того дня, когда эта мысль окончательно оформилась в ее голове, она осталась на рабочем месте.
— Идите, мальчики, я вот сутки ударно поработаю, свалюсь с бюллетенем, и начальство от меня отстанет. — Никого такой способ уйти в краткий отпуск не удивил, Степченко нажимал так, что к этому все и шло.
Когда рассеялись коллеги-приятели и Наташа осталась наедине с аппаратурой, она несколько минут отдыхала, приняла стимулятор, включила музыку и ушла в сферу.
Это был чудный танец почти в полной темноте, рассеиваемой вспышками формул и очень частым сверканием молний недостоверности. А музыка звучала: кончились лучшие вещи Баха, пролетел Гайдн, где-то в стороне пронесся Россини и многие, многие другие. И вот когда уже под утро в сфере звучали мелодии Шостаковича, плод ночных трудов был готов. Черный цветок, укрытый красным покрывалом. Впрочем, при изменении дизайна он мог стать и голубой розой, и даже букетом белых радостных одуванчиков. Но эта траурная форма идеально подходила к содержанию.
Несколько тысяч формул, которые сплетались в саван для последних недель их работы. Почти незаметные ограничения, которые можно было, на первый взгляд, преодолеть, все неудачи отдела сформировались в теорию, доказывающую, что весь этот метод «левый» в принципе. И теория получилась железная, подтвержденная не хуже старых добрых геометрических теорем. Просто когда полученный материал проверялся на вшивость, этот вопрос никто всерьез не рассматривал, скрупулезно не проверял данные на изначальную непригодность (да и как можно — предоставление заведомо ложной информации лютыми санкциями наказуемо). Выясняли полноту выдачи мюнхенцами сведений, да и поводов тогда к
Спиридонова немедленно начала превращать полученные сведения в материал для карьеры. Позвонить техническому директору и тем свободно, легко перешагнуть через голову начальника отдела она не могла. Пришлось звонить референту. По счастью, она представляла себе механизм действия этой программы: если сотрудник института звонил несколько раз подряд, важность разговора с ним повышалась, и он имел шансы встретиться с директором лично.
После первого звонка, еще раз проверив результаты и придав им более товарный вид, Наташа только автодозвоном и занималась. За полчаса до начала официального рабочего дня экран осветился хмурым ликом технического директора.
— Ну, чего надо, чего неймется? Желающие первыми сообщить о победе?
— Нет, Аристарх Осипович, о поражении. Я выступаю в роли приносящей дурные вести, но выслушайте меня. — Спиридонова быстро изложила свою теорию и вывалила на экран два десятка картинок и несколько формул.
— Так... Дуй сюда со всем своим барахлом. — Директор мог вообще не поверить ни одному ее слову, но вчера он получил сводку по непонятному поведению европейских отделений. Разборок с массовыми увольнениями за допущенную глупость там не состоялось. Шли какие-то вялотекущие расследования, кого- то обвиняли в халатности, но за это время они должны были закончиться и начаться работа! А их медленно спускали на тормозах, но не прекращали.
Пятиминутный разговор в кабинете, преимущественно состоящий из уточнений и дополнений, целиком прояснил картину. Директор для себя уже все решил, но из осторожности всегда перестраховывался.
— Степченко! — Секунд через тридцать он уже лицезрел начальника математического отдела. — Тут для тебя есть работа. Помолчи! Возьмешь информацию у этой милой барышни, сформируешь две группы для независимой проверки и третью для контрольных выводов. И побыстрее, прошу тебя.
К полудню все выводы Наташи не только подтвердились, но еще и дополнились, расширились новыми пояснениями. В кабинете состоялась еще одна сходка.
— Итак, мюнхенско-лионские юмористы скорее всего тихо и мирно разрабатывали этот проект, эту теорию, словом, все это направление. — Директор прохаживался вдоль стенки с аквариумами, поминутно заглядывая в глаза рыбам и почти не обращая внимания на подчиненных. — И пришли к выводам о порочности этого пути. Но как только это до них дошло, они сыграли с нами в продавцов воздуха? — Вопрос был обращен к шпиону.
— На наживку мог попасть кто угодно. У нас просто оказался лучший невод...
— И пришел невод с травою морскою, — проговорил себе под нос директор, все больше накаляясь.
— Уличить их в дезинформации, я думаю, сейчас практически невозможно. Скорее всего они сами заявят о ложности этой теории, сами, мол, только додумались. — Шпион старался аккуратно строить фразы. — Если только мы не попытаемся повторить их номер.
— Тогда они заявят об этом в самый ответственный момент переговоров, идиот! — рявкнул директор, всем корпусом поворачиваясь к Шпиону.
— В принципе они заинтересованы в максимально длинном периоде сохранения дезы — за это время не одни мы, многие на этом обожгутся. Это ведь оружие многоразового действия. — Шпион понимал, что его сейчас выкинут вверх тормашками, но цеплялся за любую возможность.
Сиплый директорский шепот был слышен в каждом углу кабинета.
— Зато каждый лишний день увеличивает количество доказательств, которые против них можно применить в суде. Они ведь никого из ведущих спецов не выгнали, даже болтуны штрафами отделались.
