- Ага.
- Во, ей и поеду. За ночь они вряд ли примчаться по мою душу — да и чего им торопиться, если я прямо сказал, что тут останусь?
- Наверное, — с сомнением протянул Тоха. — Ну ладно, выхода-то нет… Ты в Москве что делать будешь?
Лесь пожал плечами:
- Да как обычно — шляться туда-сюда, жить где попало, изредка звонить маме и уверять, что живу радостно и беззаботно… — тут он понизил голос, потому что друзья уже поднимались по ступенькам крыльца и мама Тоши могла услышать: — Мне всё равно кажется, что к маме они не сунутся пока. Раньше ведь не совались…
Тоша кивнул, но вид у него оставался сомневающийся и встревоженный:
- Ты вот что, Лесь… Может, кому из взрослых скажешь? И они что-нибудь с Центром сделают, придумают… А то что мы-то можем?
- Раз до сих пор я не в детдоме, значит, что-то да можем, — хмыкнул Лесь, похлопав по рюкзаку с пистолетом. — Значит, они сами меня боятся… А я устал бояться их. Я и сюда-то сбежал, чтобы отдохнуть… Но не вышло.
- Тоша! Лёша! Вы обедать-то идёте? — окликнула их тётя Маша, и разговор пришлось свернуть, так и не додумав важную мысль.
Глава 12. Стотыщпятьсотсорокдва ведра
Июль, жаркий, солнечный и прямо-таки апофеозно-летний, стремительно катился к своему логическому для храма Илии-пророка завершению — сумасшедшей неделе подготовки к престольному празднику. Как всегда актовый зал превратился в цветочно-перерабатывающий комбинат, хрупкие девушки охотились на 'мужскую силу', требуя, чтобы принесли снизу коробки с цветами, выкинули мусор или наполнили стотыщпятьсотсорокдва ведра водой и притащили их с первого этажа. И всё это, разумеется, бегом! Если 'мужская сила' мешкала, девушки начинали таскать вёдра сами, но вот этого-то как раз никто выдержать не мог — чего девушки и добивались. Нет, в худшем случае они действительно могли бы и сами всё перетаскать, но…
По задним помещениям храма плыл тяжёлый цветочный аромат — смесь роз всех цветов, размеров и видов, лилий, хризантем, гвоздик… и, конечно же, самой обычной краски. Откуда же ещё взять бесконечное количество алых и бордовых цветов, необходимых для украшения храма и праздничной иконы?
Кто не выдерживала 'эдемской' цветочной жизни, сбегал на поиски новых заданий, вентилятора и хорошей компании в 'келью' — кабинет с двумя компьютерами и кучей праздношатающегося и не очень в любое время дня народу. Конечно, вечером, уже после всенощной, основная часть людей разъезжалась, но всегда оставался кто-то, кому было лень, неохота или просто некогда ехать. То дорезать визитки, то проверить огромную стопку будущих благодарственных грамот, то… Всё-таки, Ильин День на улице Ильинка, совместный праздник храма и всего ВДВ — день важный, хлопот много.
Лесь методично вставлял визитки в бэйджи, почти не глядя, больше наблюдая за происходящим на дисплее — вся задержавшаяся в храме компания смотрел 'Остров сокровищ', флешка с которым нашлась у Виталика, только Таня Груздина плела феньку и следила за мультиком скорее на слух, да Василиска резала визитки, чтобы не оставить Леся без работы.
До праздника оставались целые сутки. Кто-то собирался остаться ночевать, кто-то, когда мультик закончился, стал собираться. Праше — миниатюрной рыжей девушке, в свои девятнадцать не перегнавшей даже Леся — позвонил отец, и это стало сигналом для всех.
- Ты как, к метро? — между делом поинтересовалась Василёк у Леся, когда вся честная компания остановилась во дворе у шлагбаума — кто остаётся, прощался с теми, кто уходит.
Лесь задрал голову и поглядел на набрякшие тёмные тучи, сползшиеся к вечеру.
- Не. Я тут ночую, — решился он, как только представил, как ливень застанет его на улице.
- Отлично! Мы с Соней, — она кивнула в сторону своей старшей сестры, которая болтала с Ленкой, — тоже. Чур, мне спальник, который на чердаке лежит!
- Да пожалуйста, — великодушно махнул рукой Лесь и уточнил ехидно: — Не замёрзнешь?
- Вот ещё! — фыркнула Василиска. — Это же не для тепла, это для уюта.
… Но, разумеется, спальник ей так и не понадобился. Они с Лесем слишком громко, видите ли, хихикали, за что старшие, не выдержав, объявили ультиматум: либо оба 'ребёнка' сейчас же утихомириваются и замолкают, либо идут болтать куда-нибудь в другое место.
Выбрав второе, изрядно обиженные на мир и прямо-таки оскорблённые в своих лучших чувствах, Лесь и Василёк, намеренно громко топая, спустились на второй этаж, подсвечивая себе путь мобильниками, пока Лесь не вспомнил, что в рюкзаке у него есть фонарик — а рюкзак он, разумеется, всюду теперь таскал с собой.
- Ну, куда пойдём? — поинтересовалась Василиска. — Я спать не хочу!
- Я тоже, — согласился Лесь и, немножко подумав, решительно направился к 'кельи'. Конечно, она была заперта, но Лесь уже освоился в храме — как-никак, уже третья ночёвка, а дней-то сколько здесь проведено… Поэтому, немного пошарив рукой по полкам стоящего рядом шкафа, мальчик вскоре достал искомое — запасной ключ.
Щёлчок замка — и вот, в распоряжении ребят все удобства: выключенные компьютеры, неработающий вентилятор и узенький, как скамейка, мягкий диванчик, на котором днём обычно высились груды рюкзаков и сумок.
- Садись, — сдвинув оставшееся в храме 'ночевать' барахло к краю, пригласил Лесь, а сам залез на стул, опёрся о стол коленом и, дотянувшись, открыл окно. В комнату ворвались звуки ночного города, дождя, отдалённый шум машин и 'Бом-м!' аккурат в этот момент начавших бить часов на Спасской башни. Лесь уселся прямо на столе и достал из рюкзака пачку сигарет, но курить сразу передумал. Всё-таки, храм, а в храме это как-то совсем… нехорошо.
- Ой, ты куришь? — удивилась Василиска.
- Бросаю, — Лесю стало как-то даже стыдно. — Уже в третий раз… Нет, в четвертый, — на душе стало ещё хуже. Что за безволие и бесхарактерность, как говорит папа?! Неужели так сложно расстаться с дурацкой привычкой?! — Ты, Вась, лучше даже не пробуй, гадость это одна, а бросать сложно…
- Понятно… А у нас дома никто не курит.
- Везёт… Хотя, наверное, папа уже окончательно завязал с сигаретами, так что у меня тоже.
- Слушай… — Василиска поёрзала, — а почему ты ночевать остался?
- Потому что дождь.
- Ну, а дома?
- А я дома не ночую, — мрачно отозвался Лесь. Не любил он такие разговоры!.. Но попросить замолчать Василиску ему не хотелось, пусть говорит и спрашивает, что хочет. Василиска же!
- Почему?
- Мамы же нет…
- Не понимаю, — нахмурилась девочка. — И что, что её дома нет?
