любить литературу.
Колесов промолчал, но засомневался: разве этому можно научить? Не само ли по себе это приходит?
Учительница математики Нина Федоровна – женщина изящной нордической худобы наподобие Марлен Дитрих из трофейных фильмов. Легко обижается, «всегда права». Нередко делает ошибки, но никогда их не признает. Неточно сформулировав вопрос по теореме, на возражения ученика отвечает:
— Я немножко лучше тебя знаю.
Гускину, решавшему у доски задачу, сказала, что через две точки нельзя провести прямую. Временами ее куда-то заносит: в какие-то непересекающиеся линии в кубе и другие нелепости.
На экзамене чопорный Равдель заспорил с ней: в задаче, по его мнению, неправильно поставлено условие – угла между стороной треугольника и его собственной плоскостью не может быть. Она понесла какую-то необыкновенную чушь, но задачу все-таки сменила. Во второй смене эта же задача попалась «географу» Игорю, решить ее он, конечно, не мог, и что он ни говорил, на нее не подействовало, она поставила ему тройку, хотя на основные вопросы он ответил хорошо. Зиновий обругал его:
— Игорь, не валяй дурака! Я сам он придумал условие своей задачи и, разумеется, решил ее.
Когда она поставила поэту Гришану двойку за грязь в тетради, он запротестовал и довел ее до того, что она срывающимся, плачущим голосом кричала несколько минут подряд.
Ниной Федоровной доволен только «академик». Между ними взаимное уважение. Однажды она поставила ему пятерку за два ответа с места. Стала объяснять, почему она это сделала.
На прогулках «академик» и Колесов заспорили: первый говорил, что Нина Федоровна прекрасный преподаватель, и противопоставлял ей Фатинью Васильевну, второй говорил, что обе сволочи.
Химичка Анна Сергеевна изъясняется крепко и просто. Вспоминается киноклассика: «Вот стою я перед вами, простая русская баба…» Рубит с плеча, в тонкости не вдается. Однажды Колесов всё ответил, но запинался, она поставила двойку. И неожиданную тройку в четверти.
У физички Татьяны Петровны устрашающий взгляд пиковой дамы. Как-то нарушила правила: вызвала его сразу после ответа на предыдущем уроке. Поразило ее злорадство: «Не ожидал?!» Растерялся, и, хотя помнил ответ по ее объяснениям на уроке, запутался.
Не помогала и домашняя подготовка: ответил правильно про закон Бойля-Мариотта, но назвал трубку пробиркой – двойка… По летучим опросам с места она мгновенно ставит двойки всем подряд. Двойки и в том случае, если «это мы не проходили, это нам не задавали». Тройка в четверти.
Учительница биологии Зинаида Николаевна одновременно классная воспитательница, спокойная, терпеливая, уважаемая. Вместе с ней осуждали лжеученых – генетиков. По ее предмету Колесов учился хорошо. Как-то в разговоре с другой учительницей она оценивала учеников: этот очень способный, тот чуть послабее, а этот, махнула рукой на стоящего рядом Колесова: этот так себе. Он страшно обиделся и изумился: с чего бы это, по каким поводам?
Накатились усталость и апатия. Захотелось махнуть на всё рукой. У Игоря то же самое:
— У меня такое настроение теперь: ставьте мне что угодно, кроме двойки, и только отвяжитесь.
В 10 классе пришел новый физик. Не назвав себя, начал урок. У него острижена голова, офицерский китель без погон. В глазах не совсем нормальное выражение, может быть, из-за очков.
— Мямля какой-то, — сказал Игорь, — ты заметил, что он нам как малолеткам объясняет.
Ставит только четверки и тройки, заявил, что не признает ни двоек, ни пятерок. Двойки только в случае прямого отказа от ответа.
Классная воспитательница показала учителям журнал:
— Смотрите, ненормальный какой!
Это – о физике: в журнале были сплошные тройки.
Энергичная немка тоже возмутилась:
— Да это безобразие! Пойду, поговорю с ним.
Ушла с журналом. Долго спорила:
— Уж Хохлов-то знает физику твердо на четыре.
— А вдруг не знает, — ответил физик.
Его имя, отчество и фамилия так и оставались неизвестными. Зиновий сказал: «Беликов». Да, человек в футляре. выражение лица несколько упрямое, сосредоточенное, взгляд всегда вниз перед собой. Жалкий вид.
Учителя все-таки вынудили его повторно опросить нескольких учеников после уроков.
Колесов и «академик» часто заходят друг к другу: «Пошли гулять». Послушав пластинки с Бернесом или Шульженко, идут на Невский до Садовой и обратно. Разговоры понемногу обо всем: школа, еврейский вопрос, что такое жизнь. «Академик» начинает с вопроса – что вызывает жизнь? Так как жизнь есть обмен веществ, то что же вызвало обмен веществ в первом организме? Ответа не нашли…
«Академик» изобрел свою теорию о выпуклостях лба и зависимости от них ума. Он поработал на примере их класса, и что-то там у него сходилось. Не подходят только комсорг Рэд и он сам: по своей теории он оказывается дураком. «Смешно, Володя!» В другой раз он развивал свою собственную теорию о культуре: разные степени культурности, культура до революции и теперь. Сошлись на простом: для повышения культуры необходимо повышение сознательности.
Однажды «академик» огорошил пришедшего к нему Колесова:
— Вот что, Колес, у меня отец умер.
Долго молчали. Потом Володя начал:
— В нашей стране раком болеет каждый десятый. Мне об этом рассказывал мой дядя – врач, начальник академии. Очень умный человек, в детстве уроков не готовил, теоремы у доски доказывал сам, не читая учебников. Очень прямой человек и говорит свободно любому начальнику, в споре его никто не переспорит, разбивает в пух в и в прах. Добывает все, что нужно для больницы: инструменты, ремонт.
Помолчав, добавил:
— Вообще, дядя этот – мой идеал. Я решил идти в военно-медицинскую академию, дядя поможет поступить. Впрочем, сама медицина меня мало увлекает, тут больше экономические причины.
Они вместе прошли серию увлечений. Вместе начали заниматься фотографией. «Академик» достиг высокого искусства в этом деле, а он охладел, занимался от случая к случаю. Вместе овладевали шахматами, сначала были наравне. Затем «академик» взялся за шахматную литературу, сам строил игровые сюжеты, получил первый разряд. Больше он с ним в шахматы не играл. Отмечал превосходство «академика», без зависти, по факту.
Еще один друг, «артист» Валера, его отец тоже погиб на войне, весело рассказывал:
— Мать женится на каком-то Михаиле Иваныче. Хороший морж, жаль только, что долго живет. Любит выпить, при этом всегда вспоминает, где, когда, с кем и как выпивал. Хуже всего, что она меня на него променяла. Купила с получки булочек, пирожков, смачно так, и все это – Михал Иванычу, а я с братом ходим вокруг стола, да зубами ляскаем. Или вот мне нужно спортивки купить, я каждый раз со своей пенсии требую, а тут придут Михал Иваныча родственники, крестины какие-нибудь справлять, мать на это денежки дает, а мы с братом зубы на полку… Один раз я ушел из дома часика в три ночи, разозлился здорово, мать в одной рубашке бегает: Валерик, Валерик, ты куда? Я собрал свои шмотки, съестного прихватил и ушел. Хотел было к сестре пойти, да неудобно как-то, семейный скандал… шум поднимется. Пошел тогда по Литейному, по Невскому… Приятно так, на улице ни души, идешь от часов к часам и по минутам считаешь. И время так медленно шло, подходишь к часам, что такое – минуты три только прошло. Замерз я порядочно, пошел в одном пиджачке, а ночь такая холодная. Ну, пришел в школу в 8 часов и заснул на парте.
Валера заболел:
— Не хватает дыхания. В диспансере мне опротивели постные морды докторов – ну ведь же ни черта в медицине не понимают, — улыбаясь, — у меня туберкулез, и скоро я покончу с собой. Лежу целые дни дома, играю с ребятами в «козла», курю, слушаю «Голос Америки» и Би-би-си.
Пересказал исповедь перебежчика, бывшего убежденного ленинца, наказанного за комбинации с хлебом, боровшегося 10 лет с «тиранией». Тут все ясно.
Валера втянулся в художественную самодеятельность. Бывшая артистка поставила силами учеников двух школ, мужской и женской, спектакль «Как закалялась сталь». Валера – Павка Корчагин. Дальше – Варлаам в «Борисе Годунове». Загорелся, настроился на театральный институт.
