времени проливался ледяной дождь. В сельской местности было холодно. На холмах темнела прошлогодняя трава. Снег, оставшийся с последнего снегопада, местами покрывал землю, лежал в углублениях и трещинах, напоминая сахар.
Между холмами, где долина меняла свою форму от поворота реки, безжалостный ветер дул прямо с севера — с Арктики, невероятно сильный и холодный. Он свистел в голых ветвях деревьев; выдувал старые сухие листья из канав, мчался как сумасшедший леденящим вихрем, гудел в высоких соснах, что отдаленно напоминало шум моря.
На кладбище защиты от ветра не было. Люди, одетые в черное, стояли, сгибаясь от холодных порывов. Накрахмаленный стихарь священника надувался и рвался как парус; Оливер Карнеи, стоя без шляпы, уже не чувствовал щек и ушей и жалел, что не догадался одеться потеплее.
Он обнаружил, что его мозг находится в удивительном состоянии: частично отстраненном и ясном, как кристалл. Слова службы, которую надо было бы слушать, он едва улавливал. Все его внимание было сконцентрировано на ярких желтых лепестках большой охапки нарциссов, пылающих в этот мрачный день, как свечи в темной комнате. И хотя большинство присутствующих на похоронах стояли вокруг как тени, некоторые из них привлекли его внимание, как фигуры на переднем плане картины. Один из них был Купер — старый управляющий, в своем лучшем твидовом костюме и черном галстуке. Потом спокойная большая фигура Дункана Фразера, соседа Карнеев. Еще девушка. Странная девушка, выделяющаяся среди этого сборища родственников. Девушка, одетая в черное, очень стройная и загорелая, черная меховая шляпа, надвинутая на уши, затеняла ее лицо, почти скрытое за большими черными очками. Очаровательна. Ее присутствие волновало. Кто она? Подруга Чарльза? Это казалось маловероятным...
Он обнаружил, что окончательно увяз в предположениях, и заставил свой ум освободиться от них, а потом попробовал еще раз сконцентрироваться на том, что случилось. Но сильный ветер, как бы встав на сторону злого ангела Оливера, усилился, завыл во внезапном порыве, подхватил ворох сухих листьев с земли у его ног и понес их. Потревоженный, он повернул голову и посмотрел прямо на неизвестную девушку. Она сняла очки, и он с удивлением увидел, что это Лиз Фразер. Лиз, невероятно похорошевшая, стояла рядом со своим отцом. На какой-то момент его глаза встретились с ее, а затем он отвернулся, его мысли смешались. Лиз, которую он не видел два года или больше. Лиз, которая выросла теперь и зачем-то приехала в Рози-Хилл. Лиз, которую его брат так обожал. Он испытывал чувство благодарности за то, что она смогла приехать сегодня. Это было из-за Чарльза.
Потом наконец все закончилось. Люди начали спешно расходиться подальше от холода, поворачиваясь спиной к свежей могиле и грудам трепещущих на ветру весенних цветов. Они уходили по двое и по трое с кладбища, сильным ветром их подхватывало и выносило через ворота, подобно тому как метла выносит пыль.
Оливер очнулся, стоя на тротуаре, обмениваясь рукопожатиями с какими-то людьми и произнося ответные реплики.
— Так мило с вашей стороны, что вы пришли. Да... трагедия...
Старые друзья, люди из деревни, фермеры с другой стороны Релкирка, многих из которых Оливер никогда не видел прежде. Друзья Чарльза. Они представлялись именно так.
— Так мило с вашей стороны, что вы прибыли. Если у вас есть время перед возвращением домой, зайдите в Карнеи. Госпожа Купер приготовила чай на всех...
Теперь остался только Дункан Фразер. Дункан, большой и сильный, застегнутый на все пуговицы своего черного пальто, и с шеей, плотно обмотанной шарфом. Его седые волосы сбились коком на голове. Оливер поискал глазами Лиз.
— Она ушла, — словно прочитав его мысли, сообщил Дункан. — Пошла домой одна. В похоронах не много хорошего.
— Мне жаль. Но хоть вы, Дункан, зайдите в Карнеи. Глотните чего-нибудь, чтобы согреться.
— Конечно, я зайду.
Подошел священник:
— Я не пойду в Карнеи, Оливер, но все равно спасибо. Моя жена заболела. Думаю, это грипп. — Они обменялись рукопожатиями. Один — с благодарностью, другой — с симпатией. — Сообщите мне ваши планы.
— Я могу сообщить вам теперь, только это будет долгий разговор.
— Тогда позже, впереди времени много.
Ветер раздувал рясу. Его руки, в которых он держал молитвенник, распухли и были красными от холода. «Как говяжьи сосиски», — подумал Оливер. Священник повернулся и пошел от Оливера по дорожке к церкви между покосившимися могильными камнями, его стихарь белел в темноте. Оливер смотрел ему вслед, пока тот не добрел до церкви и не запер за собой большую дверь, затем пошел к машине, которая одиноко стояла на мостовой. Он сел, закрыл дверь и теперь наслаждался своим одиночеством. Теперь, когда похороны окончены, можно наконец поверить, что Чарльз мертв. Принимая это во внимание, теперь все пойдет проще. Конечно, Оливер понимал — он будет не счастливее, это уж точно, но ему станет гораздо спокойнее. Наконец-то можно собраться с мыслями и вспомнить, кто прибыл сегодня на похороны. Ему особенно понравилось, что там была Лиз.
Через какое-то время он неловко полез в карман пальто и нащупал пачку сигарет, вытащил одну и закурил. Он смотрел на пустую улицу и убеждал себя в том, что пора идти домой, осталось всего-навсего выполнить небольшие формальности. Гости будут ждать. Он включил зажигание, переключил скорость и выехал на улицу. Под колесами захрустел лед.
К пяти часам последний гость ушел. Или пара последних гостей. Старый «бентли» Дункана Фразера все еще стоял рядом с передней дверью, но Дункана едва ли можно было назвать гостем.
Оливер, проводив последний отъезжающий автомобиль, вошел в дом, запер за собой дверь и возвратился в библиотеку к уютному теплу камина. Как только он уселся, Лайза, старый Лабрадор, поднялась и пошла через комнату к нему, а затем, поняв, что это не тот, кого она ждала, медленно вернулась на коврик и опять улеглась. Лайза была собакой Чарльза, и ее тоска по хозяину, который ее покинул, была всем понятна.
Оливер заметил, что Дункан, оставшись один, поставил стул поближе к огню и устроился поудобнее. Лицо его разрумянилось, возможно, от жара камина, но, скорее всего, от двух больших стаканов виски, которые он выпил.
Комната, всегда запущенная, была еще более грязна сейчас после поминок, приготовленных госпожой Купер. По всей скатерти, накрывавшей стол, раздвинутый до дальней стены комнаты, валялись крошки фруктового пирога, группами стояли чайные чашки с остатками напитка гораздо большей крепости, чем чай.
Когда Оливер вошел, Дункан взглянул на него, улыбнулся, вытянул ноги и сказал все еще с акцентом жителя Глазго:
— Мне пора возвращаться. — Однако он не предпринял никакой попытки, чтобы подняться с места и куда-то идти.
Оливер подошел к столу, чтобы отрезать себе кусок пирога, и попросил:
— Побудьте еще немного. — Он не хотел оставаться один. — Мне надо поговорить с вами о Лиз. Налейте себе чего-нибудь.
Дункан Фразер посмотрел на свой пустой стакан, будто бы раздумывая.
— Хорошо, — согласился он наконец. Но Оливер заранее знал, что он не откажется ни от разговора, ни от спиртного. — Налейте немного. Да вы и сами ничего не пили. Присоединяйтесь за компанию.
— Да, я выпью. — Оливер взял один чистый стакан со стола, нашел второй, налил виски и добавил, не слишком много, воды из кувшина. — Я не узнал ее, представляете? Я не мог догадаться, кто это. — Он принес стаканы к камину.
— Да, она изменилась.
— Долго она у вас?
— Пару дней. Была в Вест-Индии с какой-то подругой или другом. Я ездил встречать ее с самолета в Прествик. Я не хотел торопиться с новостями, но... я подумал, что будет лучше сообщить ей о Чарльзе сразу. — Он слегка усмехнулся. — Вы знаете, женщины — забавные штучки, Оливер. Трудно узнать, что они думают. Они все скрывают, боятся чего-то.
