общественное спокойствие.
Проходя мимо меня, художник споткнулся и выронил из рук папку с рисунками, которые, рассыпавшись, упали к моим ногам. Мне стало немного жутко, когда я увидела эти акварельные этюды — мёртвые женщины под водой... Изображения утопленниц были выполнены очень талантливо и точно... К своему ужасу я заметила, что девушка на одном из рисунков поразительно похожа на Антонию Морину, её лицо скрывал бегущий ручей с играющими бликами солнца — как в моём видении... На мгновение мне показалось, что за спиной художника стоит тень Джейн Шедон. Я невольно попятилась назад, предоставив художнику собирать свои акварельные рисунки.
— Не бойтесь, — произнёс он спокойно. — Моё имя Джонатан Блейк... Джейн говорила мне о вас... Она просила, чтобы я на время дал вам этот предмет... Её амулет, который был на ней и в день смерти... Только прошу вас, верните мне его завтра...
Я взяла в руки бархатную коробочку и пообещала, что завтра утром он получит её назад.
— Он же сумасшедший! — сказала мне подошедшая Нина. — Я видела, как ты говорила с ним. Тебе не следовала этого делать!
— Ничего страшного, — тихо ответила я.
— Я видела, он собирал рассыпавшиеся рисунки... Тебя что-то напугало? Что он сказал тебе?
Нина осыпала меня вопросами.
— Он рисует утопленниц, — коротко ответила я, с трудом пытаясь унять волнение, — однажды он нарисовал Джейн Шедон.
— Странные сюжеты, — удивлённо прошептала Нина.
К счастью, у неё не возникло ассоциаций с проклятой пьесой. Мне не хотелось говорить Нине, что художник — жених Джейн Шедон. Я не сочла его ни сумасшедшим, ни лгуном, я искренне поверила в то, что погибшая невеста говорит с ним.
— А что он тебе дал? — полюбопытствовала Нина. — Интересно, что в этой шкатулочке?
— Он просил передать это Константину, — ответила я твёрдо, — и у меня нет желания её открывать.
Я не любила лгать, но пришлось. Эта тема слишком интересна Нине, именно поэтому ей нельзя довериться. Нина немного обиделась на мою нерешительность, но настаивать не стала.
— Антония рассказывала мне, что ей снится страшный сон, про то, как она захлёбывается в воде, — вдруг вспомнила Нина, — просыпаясь, она видит тень, скользящую по стене и слышит тихое шлёпанье мокрых босых ног по полу...
Мне с трудом удалось сдержать вновь нахлынувшее волнение.
Я опять остановилась погостить у Ребровых. А это значит, что все светские драмы снова пред моим взором, а сплетни на слуху. Как это утомительно. Сегодня вечером перед сном, подойдя к раскрытому окну своей комнаты, я услышала, размолвку между Лесиным и его невестой, они с братом снимают комнаты смежные с моими.
— Вы всё ещё любите эту актёрку! — недовольно произнесла Анна Нурова. — Если так, зачем вы решились жениться на мне? Спешу заменить, ваша с ней встреча не кажется мне случайной, вы нарочно отправились на Кислые Воды, чтобы повидать её! Но мне невдомёк, почему вы предложили мне и моему брату составить вам компанию?
Голосок барышни звучал капризно и надрывно.
— Прошу вас, милая Анна, не слушайте людскую болтовню! — ответил ей жених. — Я расстался с Антонией более года назад! Она была всего лишь моим увлечением...
— Очень хочется на это надеется, — также капризно произнесла Нурова. — Прошу вас, оставьте меня... Мне нужно многое обдумать...
— Как вам будет угодно...
— Вы поссорились? — вдруг прозвучал настороженный голос брата Анны. — Лесин вышел мрачным...
— Я ему не верю, — вздохнула девушка, — вдруг он раздумает жениться на мне? Антония так хороша и таинственна!
— Это будет крахом наших надежд! — забеспокоился Нуров. — Отец оставил нам только долги. Твоё замужество — наша единственная возможность поправить дела... Кто ещё возьмёт тебя замуж без приданого? Разве что старый паралитик, выживший из ума! Молодой, богатый — где тебе взять такого жениха?
— Лесин утверждает, что любит меня... Мне хочется верить ему...
— Я бы тоже хотел в это верить... Будь проклята эта ведьма! Я был бы рад, если бы она провалилась прямо в Ад!
В голосе Нурова было столько злобы и ненависти, что я пошатнулась от ужаса. Этот разговор вызвал у меня беспокойство, и я решила всё рассказать Константину. Над бедняжкой Антонией сгущаются тучи...
Я вспомнила об амулете, который одолжил мне художник. Приготовившись к самым неприятным видениям, я открыла коробочку и осторожно взялась за тонкий кожаный ремешок. Талисманом оказался кулон в виде букета цветов из эмали. Я положила букетик на ладонь, почувствовав странный холод.
На мгновение я увидела, как молодой человек обнимает девушку, Джейн Шедон. Это был Блейк, я узнала его, тогда он был молод и красив...
Потом она уходит... Ночная улица... Ветер... Я чувствую его холодное дуновение... Набережная... Тёмная гладь реки... Джейн стоит, свесившись через парапет, всматриваясь в холодную воду... С ней кто-то рядом... И вдруг он резко толкает девушку, она падает в воду... Я вижу, как она барахтается в воде, слышу её крики, мольбы о помощи...
Я с ужасом выронила амулет... Несколько минут я простояла неподвижно, тяжело дыша. Жуткие картины ещё мелькали у меня перед глазами. Успокоившись, я подняла амулет за ремешок и положила в коробочку.
Ночью я долго не могла уснуть. Иногда, открыв глаза, я видела, как по стенам скользит тень. Странная тень — женский тонкий силуэт, но будто бы отбрасываемый водою... Один раз я привстала на кровати и увидела на полу следы мокрых босых ног. Я испуганно зажмурилась, а когда открыла глаза, следы уже исчезли...
Утром мне не хотелось видеть англичанина. К своему стыду, я боялась вопросов, которые могли сильно взволновать меня. Я передала ему амулет через надёжного посыльного, снабдив письмом, в котором, сославшись на плохое самочувствие, извинилась, что не могу передать амулет лично.
Три дня назад состоялась мрачная пьеса, но никто из нашего тихого семейства не решился отправиться на этот спектакль. Алекс не хотела вообще видеть Антонию, чтобы очередное жуткое видение не явилось пред её взором. Мне и Ольге этот трагифарс также был неприятен, особенно учитывая грядущие последствия.
И вот сегодня, около середины дня мне передали весть о смерти Антонии Мориной. В Кисловодске оказался мой приятель жандармский офицер Юрьев, который недавно посмеялся над моими опасениями.
— Пьеса не имеет никакой государственной опасности, — сказал он мне несколько дней назад. —
