кто много говорит о ней. Что, очевидно, мешает узнать её получше. И объясняет, почему люди часто считают её холодной.
Как бы то ни было, разговор начинается шуточками типа того, как тяжело было найти ресторан («Так вы тоже потерялись?»). Джон Леннон заходил в «Джиаматти», когда был в Нью-Йорке. Обычные темы на вечеринках.
Потом мяч принимает Марси. Ей очень хочется наладить хорошие отношения с моими друзьями. Она атакует Стива вопросами по неврологии. Проявив при этом знания куда большие, чем можно было ожидать от непрофессионала.
Выяснив, что Гвен преподаёт историю в Дальтоне, она переводит разговор на тему состояния частного образования в Нью-Йорке. Во времена её учёбы в Брирли там всё было жёстко структурировано. Она с энтузиазмом рассказывает об изменениях в программе. В особенности по математике, где детей уже с раннего возраста приучают к компьютерам.
Гвен слышала об этом довольно смутно. Разумеется, преподавание истории не оставляет ей времени на то, чтобы быть в курсе других предметов. Она интересуется, откуда у Марси такие познания в системе образования Нью-Йорка. Марси отвечает, что читает много журналов по теме.
К этому моменту меня уже мутит. Я обижен за Марси. Никто не замечает гадкого утёнка под наружностью прекрасного лебедя. Они не могут понять, что она так неуверенна в себе, что вынуждена казаться ещё более неуязвимой. Я понимаю. Но у меня плохо получается управлять беседой.
Тем не менее я пытаюсь. И перевожу разговор на тему спорта. Стив воодушевлён, Гвен успокоена. Очень скоро мы обсуждаем спортивные новости дня: Кубок Стэнли, Кубок Дэвиса, Фил Эспозито, Дерек Сандерсон, Билли Рассел, перейдут ли «Янки» в Джерси — и мне становится приятно, оттого, что лёд сломан. Все наконец раскованы. Мы даже используем кое-что из лексикона мужских раздевалок.
Только когда официант принимает у нас заказ, до меня доходит, что партию исполняло только трио. В тот момент, когда Гвен Симпсон присоединяется к разговору со словами: «Я возьму вот это, Scallopine alla minorese».
— Что же, чёрт побери, не то с Марси?
Это Стив — мне, пару дней спустя, когда мы заканчивали пробежку (Марси как раз уехала на неделю по Восточному коридору). Между делом я поинтересовался у него, что думают он и Гвен. Когда мы вышли из парка и пересекали Пятую авеню, он снова произнёс:
— Что же с ней не то?
— Что ты имеешь в виду — «Что с ней не то?». Ничего, чёрт побери!
Стивен посмотрел на меня и покачал головой. Я всё ещё не понимал.
— В том-то и дело, — сказал он, — она чертовски совершенна.
25
Что же, чёрт побери, не то со мной?
Я только что вернулся в человеческое общество. Душа раскрывается миру. Я должен быть счастлив. Но, по какой-то непонятной причине, чувствую себя меццо-меццо. Средне. Как будто это только блюз падающих листьев.
Не то, чтоб у меня была депрессия.
Откуда ей взяться? Жизнь кипит. На работе всё отлично. Настолько, что у меня появилось несколько лишних часов для «Всадников» в Гарлеме и для защиты гражданских свобод.
И для Марси, которая, по словам Стивена Симпсона, чертовски совершенна. Наши интересы совпадают почти во всём.
Мы стали одной командой. Смешанной парой, точнее. Участвуем в турнире трёх штатов. Мы легко покорили Готхэмский клуб, и теперь играем против пар из провинций. С умеренным успехом (ни одного поражения).
И это — её заслуга. Я мог уступать половине парней, против которых мы играли, но Марси просто громила своих соперниц. Никогда не думал, что признаю себя спортивной посредственностью. Но я стараюсь изо всех сил, и, благодаря Марси, мы выиграли кучу лент и грамот и сейчас на верном пути к первым золотым трофеям.
Она оставалось верной себе по мере того, как мы поднимались в турнирной таблице. Жёсткий график требовал либо играть по ночам, либо проигрывать. Четвертьфинал Готхэмского клуба начинался в девять вечера в среду. Марси провела весь день в Кливленде, вернулась вечерним рейсом, переоделась в спортивную форму прямо в самолёте, и, пока я компостировал мозги судье, появилась на корте в девять пятнадцать. Мы вырвали победу, дотащились домой и свалились с ног. На следующее утро, в семь, она вылетала в Чикаго. К счастью, в ту неделю, когда она должна была находиться на Побережьи, игр не было.
Итак: мужчина и женщина, с одинаковым настроем и ритмом жизни. Это работает.
Так какого же чёрта я счастлив совсем не так, как можно было предполагать, глядя на турнирную таблицу?
Естественно, это было первым вопросом к доктору Лондону.
— Это не депрессия, доктор. Я чувствую себя великолепно. Я полон оптимизма. Марси и я... мы оба...
Пауза. Я собирался сказать: «Общаемся непрерывно».
— ... мы не разговариваем друг с другом.
Да, это произнёс я. И я имел в виду именно это, как не парадоксально оно звучит. Не мы ли каждую ночь — вот счета — наматываем часы по телефону?
Да. Но говорить и общаться — не одно и то же.
«Я счастлива, Оливер» — не общение. Это декларация.
Конечно, я могу ошибаться.
Сколько я на самом деле могу знать о взаимоотношениях? Только, что когда-то был женат. И вряд ли было бы уместным сравнение с Дженни. Хочу сказать, что оба мы были влюблены. И я не занимался самоанализом. Не разглядывал свои чувства под микроскопом психиатра. И никогда не смогу высказать словами, почему был абсолютно счастлив с Дженни.
Штука была в Джен. Её совершенно не волновал спорт. Когда я следил за футбольным матчем, она вполне могла читать книгу.
Я учил её плавать.
Мне так и не удалось научить её водить машину.
Следовательно, быть мужем и женой — значит учиться друг у друга?
Вы поставите свою задницу, что да.
Но не плаванию, вождению или чтению карт. И даже, как я недавно попытался — не зажиганию газовой плиты.
Это значит — постоянно узнавать себя — через непрерывный диалог друг с другом. Протягивать всё новые ниточки, устанавливать новые связи.
Дженни снился кошмар — и она могла разбудить меня. Или тогда, перед тем, как мы узнали о её болезни, она, по-настоящему испуганная, спросила меня : «Оливер, если у меня не может быть ребёнка, будешь ли ты относиться ко мне так же?»
Дженни не получила порции рефлекторного ободрения. Вместо этого я открыл в себе слой совершено новых эмоций, о которых и не подозревал. Да, Джен, меня очень расстроит, что у меня не будет ребёнка от тебя, человека, которого я люблю.
Это не нарушило наших отношений. Но её искреннее беспокойство, вызвавшее такой же искренний вопрос, заставило меня понять, что я — никакой не герой. Что на самом деле я не готов встретить её бездетность с «храбростью зрелого мужа». Я сказал ей, что мне понадобится и её помощь. И тогда, благодаря тому что мы смогли признаться друг другу в своих сомнениях, то смогли больше узнать о себе.
И стали ближе.
'— Господи, Оливер, ты не дуришь мне голову?
— Не слишком героическая правда, нет так ли, Дженни? Ты расстроена?
— Нет, счастлива.
