— Марси — крепкая девушка, — ответил я, имея в виду не только её сложение, — Она сможет петь и в метель.
— Надеюсь, — сказала Марси, появившись в лыжном костюме, из тех, что будут носить в Сент-Морице в этом году, — этот ветер заглушит моё немузыкальное пение.
— Это неважно, Марси, — моя мать, похоже, поняла её слова буквально, — важен espirit.
Мама никогда не упустит возможности вставить словечка на французском. Она проучилась два года в Смит Колледж и это чувствовалось.
— У вас потрясающая экипировка, Марси, — заметил отец.
— Неплохо защищает от ветра, — ответила Марси.
— В это время года здесь бывает ОЧЕНЬ холодно, — добавила мама.
Вот так некоторые могут прожить долгую и счастливую жизнь, не споря ни о чём, кроме погоды.
— Оливер предупреждал меня, — ответила Марси.
Её выдержка поражала.
В семь тридцать мы присоединились ещё к двум дюжинам представителей ипсвичского высшего общества, собравшимся в церкви. Самым старым в нашем хоре был Лайман Николс (Гарвард, выпуск 1910- го), самой молодой Эми Харрис (только пять). Она была дочерью Стюарта, моего одноклассника.
Стюарт оказался единственным, на кого не произвела впечатления моя избранница. Да и с чего ему было думать о Марси? Он был вполне счастлив с маленькой Эми (взаимно) и с Сарой, оставшейся дома с десятимесячным Бенджамином.
Я вдруг почти физически ощутил, как проходят годы. И как уходит моя жизнь.
У Стюарта была машина типа микроавтобуса, так что мы поехали с ним. Я посадил Эми себе на колени.
— Тебе очень повезло, Оливер, — сказал Стюарт.
— Знаю.
Марси, как положено, изображала зависть.
«Внемли, ангелов хор воспел...»
Наш репертуар был столь же лощённым, как и наша аудитория. Сливки местного общества наградили нас за выступление вежливыми аплодисментами, беззлобными остротами и сладостями для детей.
Марси представление развлекало.
— Провинция, Оливер, — заметила она.
К половине десятого мы сделали все полагающиеся визиты и, как того требовала традиция, завершили их в замке сеньора, в Довер-Хаус.
«Придите, о верные»...
Я видел, как отец с матерью смотрят на нас из окна. К моему удивлению, они улыбались. Из-за того, что я стою рядом с Марси? Или им, как и мне пришлась по душе маленькая Эми Харрис ?
Еда и напитки были лучше всего у нас. В дополнение к молоку, тут нашёлся и пунш для окоченевших взрослых («Спаситель!» — провозгласил Николс (Гарвард-1910), хлопая отца по спине ).
Вскоре все разошлись.
Я основательно заправился пуншем.
Марси потягивала что-то обезжиренное из взбитых белков.
— Мне понравилось, Оливер, — сказала она и взяла меня за руку.
Я подумал, что мама заметила. И не выглядела обеспокоенной. Отец если и выражал что — то только лёгкую зависть.
Мы спилили ёлку. Марси сделала маме комплимент насчёт красоты украшений. Хрусталь, из которого была сделана звезда, показался ей знакомым («Замечательно, миссис Бэрретт. Выглядит, как чешский». «Верно. Моя мать купила его прямо перед войной»).
Потом пришла очередь древних ёлочных игрушек (некоторые из этих ветеранов относились ко временам, которые, на мой взгляд, семье стоило бы забыть). Когда ветки украсили ожерельями из попкорна и клюквы, Марси тихонько заметила:
— Требовался наверное рабский труд, чтоб изготовить эти гирлянды.
Отец легко перехватил подачу:
— Моя жена только этим и была занята всю неделю.
— Ну что ты, — смутилась мама.
Я сидел, потягивал горячий пунш и вяло размышлял насчёт того, что Марси очаровывает их.
В половине двенадцатого ёлка была украшена, подарки разложены, а мой древний носок висел рядом с новым-но-не-менее-древним для моей гостьи. Пришло время расходиться. На лестничной площадке мы пожелали друг другу приятных сновидений.
— Спокойной ночи, Марси, — сказала мама.
— Спокойной ночи и большое спасибо, — эхом отозвалась та.
— Спокойной ночи, дорогой, — пожелала мама и поцеловала меня в щёку. Я понял это в том смысле, что Марси прошла экзамен.
Оливер Бэрретт III с супругой отбыли. Марси повернулась ко мне.
— Я потихоньку прокрадусь к тебе в комнату, — предложил я.
— Ты сумасшедший?
— Нет, страстный. Эй, Марси, это же Рождественская ночь.
— Твои родители были бы в ужасе, — похоже она говорила это всерьёз.
— Марси, по-моему, даже они будут заниматься любовью этой ночью.
— Они женаты, — ответила Марси. И, торопливо поцеловав меня в губы, испарилась.
Какого чёрта?!
Я дотащился до своей древней комнаты (весь тинейджерский дизайн — вымпелы и постеры команд — пребывал в какой-то музейной сохранности). Мне хотелось позвонить прямо на лайнер и сказать что-то вроде : «Фил, надеюсь хоть у тебя всё в порядке».
Я не стал.
Просто пошёл спать, пытаясь понять, что же я рассчитывал получить на Рождество.
Доброе утро! С Рождеством! Тут посылка специально для вас!
Мама подарила отцу ещё один набор галстуков и хлопковых носовых платков. На мой взгляд они ничем не отличались от тех, что он получил в любой из прошлых лет. Впрочем, так же обстояло дело с халатом, который отец подарил маме.
Я стал гордым обладателем дюжины галстуков, из тех что реклама называет идеальными для молодёжи.
Марси достались самые последние духи от Daphne du Maurier от мамы.
Я в этом году потратил на рождественские покупки целых пять минут, и это чувствовалось. Ещё несколько платков для мамы, ещё несколько галстуков для отца плюс книга «Радость кулинарного искусства» для Марси (посмотрим, как она отреагирует).
Теперь всё внимание сосредоточилось на подарках нашей гостьи.
Начнём с того, что их, в отличии от наших, не заворачивали дома. Всё было профессионально упаковано сами-знаете-где в Калифорнии.
Мама получила светло-синий кашемировый шарф («Ну зачем же так?..»).
Для отца — продолговатая коробка , оказавшаяся Шато От-Брион 1959-го года.
— Какое замечательное вино, — сказал он. По правде сказать, знатоком его не назовёшь. Наши «погреба» содержали виски для его гостей, шерри — для маминых и бутылку-другую хорошего шампанского для великих праздников.
Я получил пару перчаток. Несмотря на их элегантность, я
так и не надел их. Подарок получился чертовски безличным.
(— Тебе больше понравились бы норковые трусы?
— Да. Именно там мне было холоднее всего)
В конце концов я получил то, что всегда получал от отца. Чек.
«Радости миру».
Под звуки этого псалма, виртуозно исполненного мистером Уиксом, органистом, мы вошли в церковь и
