при ее таланте, помогло ей в совершенстве олицетворить дочь пламенного юга... Надо было слышать, как пропета эта песня», — писал один из современников, режиссер С.М. Соловьев.
Н.В. Репина привлекла к себе внимание Верстовского, поразив композитора и своей внешностью, и незаурядным талантом. Она была не только певицей, обладательницей красивого, широкого диапазона меццо-сопрано, но и драматической актрисой. Алексей Верстовский бросает вызов своему сословию, он уходит из родительского дома, порывает отношения с родными и соединяет свою жизнь с актрисой московского театра Надеждой Репиной.
Романтик в творчестве, Верстовский оказался романтиком и в жизни: любовь победила сословные границы, преодолела все препятствия на своем пути. Союз этот оказался не только романтичным, но и вполне жизнеспособным: до конца дней своих Верстовский и Репина не расставались.
...Появление «Ивана Сусанина» Глинки как бы разделило творческую жизнь Верстовского на две неравные части. Верстовский доглинкинской поры — яркий композитор, создатель популярных баллад, кантат, цыганских песен и замечательных опер, друг Грибоедова и Алябьева, и Верстовский позднего периода, сблизившийся с М.П. Погодиным и С.П. Шевыревым, подпавший под их влияние, перенявший их достаточно реакционные взгляды.
Верстовский не желал переносить никакого соперничества. Это, очевидно, и помешало ему объективно отнестись к творчеству и Глинки и Даргомыжского.
Как культурный, профессиональный музыкант, он не мог не понимать значения обоих композиторов для русского музыкального искусства. Однако тщеславие, болезненный эгоизм мешали объективности.
Кроме того, главным достоинством оперы он считал веселость, доходчивость, простоту. А музыка Глинки казалась ему слишком мудреной, слишком сложной, недоступной широкой публике.
Ясная, задушевная мелодия, простая популярная песня, лихая цыганская пляска — то есть все, что могло привлечь любого слушателя, даже музыкально не подготовленного, — вот какою, по его мнению, должна была быть русская опера. Он верил в это искренне и переубедить его было невозможно. Таково было творческое кредо композитора.
Нелегко было Верстовскому видеть, что Одоевский, доброжелатель и друг, ранее столь пристально следивший за его творчеством, теперь всецело был поглощен музыкой Глинки, восторженно встретил появление «Ивана Сусанина», назвав «Сусанина» первой русской оперой. До конца жизни Верстовский не смирился с этой оценкой.
В 1836 году Верстовский пишет Одоевскому: «Я бы желал, чтоб ты выслушал финал третьего акта оперы «Аскольдова могила» — ты бы посовестился и уверился бы, что заря Русской Музыки оперной занялась в Москве, а не в Петербурге. Я первый обожатель прекраснейшего таланта Глинки, но не хочу и не могу уступить права первенства! Правда, что ни в одной из моих опер нет торжественных маршей, польских мазурок, но есть неотъемлемые достоинства, приобретаемые большой практикой и знанием оркестра. Нет ориториального — нет лирического — да это ли нужно в опере... в театр ходят не богу молиться».
Плохо принял Верстовский «Руслана и Людмилу» Глинки и «Эсмеральду» Даргомыжского.
«Эта общая неясность идей и мелодии едва ли не помеха полному успеху. Не всякий зритель знает контрапункт, и редкий из наших оперных слушателей следит за основной идеей полного состава сочинения! Это мое мнение об опере и было и есть после многих ее репетиций» — так оценивал Верстовский оперу «Руслан и Людмила», примерно в том же тоне высказывался и об «Эсмеральде»: «За постоянный успех оперы ручаться трудно. В ней много принесено в жертву учености. Слушая внимательно музыку, невольно убеждаешься, что она написана под каким-то влиянием музыки Глинки».
Интересно, что и к драматическим актерам Верстовский относился порой столь же непримиримо. Несмотря на шумный успех у зрителей Мочалова и Щепкина, он не любил их, отдавая предпочтение петербургскому трагику П.А. Каратыгину, а также В.М. Самойлову и Т.М. Домбровскому.
И все же появление опер Глинки не могло не сказаться и на творчестве Верстовского. Еще в конце 30 -х годов он начинает искать какие-то новые пути в оперном творчестве. Желание непременно «победить» Глинку воодушевляет его на эти поиски. Верстовский создает еще три оперы: «Тоска по родине» на либретто Загоскина (1839), «Чурова долина, или Сон наяву» (1843) и «Громобой» на либретто Д.Т. Ленского по балладе Жуковского (1854, поставлена в 1857 г.).
Постепенно музыкальная стилистика произведений Верстовского усложняется, вопреки его многочисленным утверждениям, что писать следует просто.
Опера «Сон наяву» (по пьесе В. Даля «Ночь на распутье») была закончена Верстовским еще до переезда в Москву петербургской труппы.
Верстовский энергично взялся за постановку оперы. Замысел его был грандиозен, он собирался ввести в спектакль множество технических эффектов, чтобы чудесами и фантасмагорией увлечь зрителя.
Первое представление оперы произошло 28 ноября 1843 года. Потом спектакли много раз повторялись, шли в 1845—1847 годах, что свидетельствует об успехе «Сна наяву» у московских зрителей. Воспитанным на творениях Верстовского, на его «Аскольдовой могиле», москвичам пришлась по вкусу яркая, сказочная опера, наполненная чудесами славянской мифологии, со множеством хоров, мелодичных арий и дуэтов, поставленная с использованием разнообразных технических трюков. Так, например, на сцене появлялся леший, то достигающий на глазах у зрителя размеров деревьев, то становящийся крохотным, едва заметным.
Однако профессиональная критика встретила «Сон наяву» не слишком восторженно. Ф.А. Кони высказался на страницах «Литературной газеты» отрицательно: «Опера Верстовского «Сон наяву, или Чурова долина» не имела успеха и, несмотря на великолепную постановку, на мечтательную роскошь костюмов и декораций, не привлекает публику, хотя Бантышев мастерски заливается в своих песенках».
«Одни прекрасные декорации и костюмы не составляют для нее прелести, но требуется, чтобы она заключала в себе музыкальный интерес», — писал другой критик, указывая также на «самонадеянность» Бантышева, лихо распевающего и малороссийскую, и плясовую, и цыганскую песни. Видимо, что-то в манере исполнения этого певца уже не устраивало зрителя 40-х годов, воспринималось им как вчерашний день.
Возможно, появись эта опера раньше, до рождения глинкинских творений, она имела бы такой же громкий успех, как и «Аскольдова могила». Но искусство великого Глинки открыло собой новый этап в развитии русской музыки и вызвало к жизни иные оценки и требования.
Энергично, широко раскрывшийся в первой половине жизни, во второй, после «Аскольдовой могилы», Верстовский не создал ничего общественно значительного, вошедшего в великое наследие нашей музыкальной культуры. Очевидно, время его ушло. Поэтому и как руководитель московской сцены Верстовский в это время не всегда занимает прогрессивные позиции.
Верстовскому исполнилось шестьдесят лет, когда он ушел из театра, но он продолжает сочинять музыку. Кантата «Пир Петра Первого» на стихотворение Пушкина была последним созданием композитора. В основу кантаты положена народная песня времен Петра: «На матушке на Неве-реке молодой матрос корабли снастил...»
Трудно было Верстовскому, привыкшему вдохновлять и вдохновляться, познавшему славу, остаться в тишине, без привычного общества, без успеха, без деятельности.
После ухода в отставку он жил в Хлебном переулке на Арбате, в доме, который сохранился до сих пор, правда, в перестроенном виде (д. 28).
Хорошо известен так называемый «дом Верстовского» против Музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Но теперь благодаря публикации А.В. Воиновой в журнале «Наука и жизнь» (1976, № 8) выяснено, что утвердившееся за домом название неверно, дом никогда не принадлежал Верстовскому, он мог лишь остановиться в нем у своих тамбовских земляков на незначительное время, приехав в Москву.
Автор заметки сообщает, что в 1824 году Алексей Николаевич купил дом в Доброй слободе, на Разгуляе, где и жил со своими родителями до женитьбы.
Как мы уже писали, супруги, живущие вне церковного брака, поселились в Большом Харитоньевском переулке, 4 (сейчас дома этого не существует). Но прожили они там недолго и вскоре переехали на Цветной бульвар, 10, а потом в доходный многоквартирный дом на Рождественский бульвар, 3 (эти дома также не
