- Что ты там делаешь?
- Пытаюсь согреть тебя, - он криво ухмыльнулся, скрывая смущение, - еще простынешь после наших посиделок на ветру, сляжешь, а мне потом объясняться с Кревом за саботаж. Хотя, кстати, не такая уж это плохая мысль, если не простынешь, может быть, стоит устроить тебе несчастный случай и слегка покалечить?
- Мысль, конечно, интересная, только вот боюсь, что к Алии мне придется выехать в любом случае, даже простуженной или покалеченной. А в подобные авантюры лучше пускаться, пребывая в добром здравии.
- Что ж, в твоих словах есть своя правда, - он стал дальше возиться с огнем, в комнате повисло молчание.
- А почему ты принес меня к себе?
- Ну, я подумал, что тебе где-то надо переночевать, а твоя комната занята. Но если ты возражаешь, я помогу тебе добраться туда или до любого другого места в крепости на выбор.
- Нет, нет, я не против! А где ты сам планируешь провести эту ночь?
Он, не подымаясь с пола, повернулся ко мне, но продолжал смотреть куда-то мимо, вниз.
- Там, где ты скажешь.
Меня словно ударили. Дыхание сбилось и засосало под ложечкой. Невольно сглотнула. Подошла и дрожащей рукой дотронулась до темных прядей его волос, провела по ним ладонью, пропустила сквозь пальцы. Он аккуратно перехватил мое запястье, поднял взгляд и обреченно посмотрел на меня снизу вверх.
- Не надо, девочка, не ласкай, это бесполезно. Лучше скажи, чего хочется тебе самой? Как ты любишь?
- Не знаю, мне трудно судить. У меня никогда и не было ничего такого, по крайней мере, приносящего удовольствие… хотя нет, один раз все-таки было! Помнишь, как возвращал меня к жизни после моих первых тренировок?
- Помню, конечно, я тогда здорово сглупил. Бедная, ты с тех самых пор хотела меня?
- Да, - похоже, я заметно смутилась.
Он улыбнулся, легко поднялся на ноги и пошел за теплой мягкой шкурой, которую постелил неподалеку от очага. Я стала торопливо стягивать с себя одежду, боясь, что он может передумать, но он тоже разделся. Я впервые увидела его обнаженным и замерла в ошеломлении от смешанных чувств. Он был невозможно красив, огромный, широкоплечий, воплощенная мощь сочеталась с угрожающим изяществом лесного хищника, и это великолепие было нещадно изранено, чуть ли не сшито по кускам. Я робко дотронулась до его груди, но он снова перехватил мою руку и мягко подтолкнул меня к огню. Я послушно легла на шкуру, как уже было когда-то. Сам он сел в опасной близости от огня, и протянул руки к пламени, пытаясь вобрать в себя хоть немного тепла. Мое сердце невольно сжалось.
- Поджаришься, Бер, отсядь.
- Тебе не нравятся горячие мужчины? – он не удержался от ехидной двусмысленности.
- Представь себе, предпочитаю охлажденных. И уж никак не гриль!
- Извращенка! – улыбаясь, протянул он, - вся в дядю пошла…
А потом я плыла, купалась, тонула в осторожных касаниях прохладных ласковых рук. Его неторопливая нежность дразнила, сводила с ума и заставляла забыть, что в этом мире существует что-то еще. Я извивалась, подавалась всем телом навстречу таким родным и твердым ладоням, завывала сквозь зубы от безнадежной страсти, грозившей разорвать мою душу. Он не спешил, с упоением лаская меня, и только когда точно убедился, что я готова его принять, стал заходить, очень медленно и сосредоточено. И ему имело прямой смысл быть исключительно осторожным, поскольку оказалось, что его огромный рост имел свое пропорциональное отражение и в других частях тела, к тому же он практически ничего не чувствовал и, сам того не желая, мог нечаянно мне навредить. Поэтому он постоянно останавливался и спрашивал, не больно ли мне, мучая, изводя, убивая меня своей невыносимой бережной медлительностью. Но, наконец, он стал моим, это было потрясающе и длилось долго-долго-долго…
Я высоко взмывала вверх на волнах наслаждения, мне казалось, что я умираю, уже все тело и душа были до смерти вымотаны сплошными пиками удовольствия, но я была не в силах по своей воле прервать эту сладкую пытку. Дело кончилось тем, что я так и отключилась под ним, сама не знаю, то ли потеряла сознание, то ли провалилась в глубокий сон.
Меня разбудило теплое солнце, заглянувшее в окно. С наслаждением потянулась, ощущая во всем теле негу и приятную легкость. Бер, уже полностью одетый, так и сидел рядом, прямо на каменном полу. Я перехватила его внимательный, ласковый взгляд. Он протянул руку и нежно-нежно провел по моей щеке кончиками длинных пальцев.
- Девочка, какая же ты красивая! – я рассмеялась в полусне.
- Ну, когда ты меня только встретил, да, была, пожалуй, ничего. А теперь от моей красоты люди с криками разбегаются, ты сам видел.
- Да, я помню, как увидел тебя в первый раз. Тогда в груди как будто что-то оборвалось, что-то такое, чего там давным-давно и в помине уже не должно было быть. А потом нес на руках мою девочку, такую нежную, юную, беззащитную. Хотелось никогда и никуда не отпускать, всегда быть рядом, защитить от всего на свете… но только ты не права, сейчас ты стала еще красивей!
- Разве?
- Поверь мне, просто теперь у тебя яркая и пронзительная, почти невыносимая красота, на которую больно смотреть.
- Понятно, то есть тетки в лесу просто не смогли вынести всей силы моей беспощадной красоты и именно поэтому унеслись прочь с дикими воплями, - я хохотнула, - но все равно я очень рада, что кажусь тебе такой.
Невольно подумалось, что Бер, как ни крути, уже сотни лет был профессиональным головорезом высочайшего класса и выглядел, как случайно заплутавший в реальности ночной кошмар. Никогда не могла предположить, что при всем при этом он вдруг окажется таким безнадежным романтиком. Тут некстати вспомнился наш разговор на крепостной стене, и то, что произошло ночью, внезапно предстало совсем в другом свете. Запоздалое и, по сути своей, совершенно бессмысленное раскаяние, словно удар молота по голове начисто выбило все остальные мысли и чувства. Я порывисто села и схватила его за плечо.
- Бер, родненький, как ты? Прости меня, прости, пожалуйста, пьяную, эгоистичную, похотливую сволочь! Так домогалась тебя, ты уступил, я воспользовалась, наплевав на все, на твои чувства, а для тебя ведь это было пыткой, настоящим издевательством, ты же предупреждал меня!
Я разрыдалась, понимая, что могу извиняться хоть до скончания века, и это не имеет ни малейшего смысла, потому что меня непременно простят, уже простили, но только вот исправить теперь все равно ничего нельзя.
Он сгреб меня за плечи и прижал к себе, начал ласково гладить, успокаивать.
- Ш-ш, тише, милая, все хорошо, все было здорово, глупая! Я же видел, как тебе было хорошо, как будто сам это чувствовал, даже сильнее. Твоего удовольствия сполна хватило на нас обоих, мне очень понравилось! Только не надо делать из меня жертву изнасилования, это просто смешно! К тому же, если ты для разнообразия хоть немного подумаешь, прежде чем делать выводы, то поймешь, что вчера я сам тебя к этому вел.
Я прятала лицо на его груди и продолжала рыдать, но это уже были слезы облегчения, и они быстро прошли.
- Сама-то ты как? Я тебя хоть не поранил вчера? Нигде не болит?
- Нет, что ты! Тело, словно поет...
Я действительно чувствовала себя совершенно потрясающе, даже после того, как оделась и вышла от него. Мне казалось, что если я, как следует, подпрыгну, то обязательно полечу или, по крайней мере, зависну в воздухе. По лицу совершенно независимо от моей воли блуждала шальная, счастливая улыбка, очень нравилось и хотелось жить.
Первым делом я отправилась проведать Эрвина, но он, только раз взглянув на меня, изменился в лице и зло уставился в стену, игнорируя все мои попытки завязать разговор. Мне не оставалось ничего другого, кроме как пожать плечами и удалиться, тем более за ним было кому присмотреть. В конце концов, я ничего
