— Ты хочешь сказать, что…
— Именно, — резко оборвала его сестра,— Он всю свою жизнь вёл двойную жизнь, тайную от всех нас. Мне порою казалось, что он и сам не знал, в какой жизни он живет. А почему он дал нам такие заморские имена? Генрих, Артур, Анна!? Да из-за вечных своих детских несбывшихся фантазий. Он и до последних дней любил представлять себя не тем, кем он есть!
— Значит, папаша был совершенно здоров и только играл мнимого больного?! И ты знала об этом и скрывала от меня! Но хорошо, оставим это пока… Но скажи-ка, дорогая сестрица, а для чего ему понадобилось разыгрывать этот спектакль с собственной смертью? Или и тут он перехитрил всех и не умер?
— Это я тоже хочу узнать.
9
Лев Давидович возлежал, точно римский патриций, на своей широкой постели, в тонкой батистовой ночной рубахе, опираясь на правую руку, в то время как в левой он изящно держал бокал с золотым «Моэ и Шандон». Рядом с ним полулежала нимфа лет двадцати трех по имени Екатерина Исаевна, одетая, если можно так определить , в скромный фартучек, едва скрывавший лобок. На ногах нимфы были натянуты белые гольфики, и белые же туфельки на каблучке, точно как у гимназистки младшего класса.
— То лето изменило, пожалуй, всю мою жизнь,— начал Лев Давидович,— Трудно, впрочем, быть уверенным, что оно изменило именно Всю жизнь, ибо жизнь моя никогда не была прожита дважды. А интересно бы… Но, я уверен, повлияло на моё поведение в последующие годы. Лето это чудесная пора, особенно когда тебе девятнадцать. После первого курса юридического факультета я в одиночестве отправился на курорты Черного моря. В то время, как и большинство граждан Державы социализма, я был в свои лета достаточно скромен, сдержан и даже, можно сказать весьма скован в одном известном смысле. Но тем летом юный пуританин познал другую, вовсе не пуританскую сторону жизни и продал душу и тело Дьяволу без колебаний.
Нимфа подсела совсем близко и облокотилась о бедро патриция, томно отпив глоточек из бокала с шампанским. Лев Давидович продолжил, чуть приподняв свой бокал в её честь.
— Пляж находился в пяти шагах от дома, где я снимал комнату. Другие снимали койку за рубль и полтора, но я мог позволить себе снять целую комнату. По утрам на горячую гальку расстилалось махровое полотенце, и пляжник укладывался на него, подставляя южному солнцу все части своего бледного и дряблого тела. Впрочем, назвать моё тело дряблым в те годы было нельзя. Я с раннего детства занимался борьбой, главным образом из-за одной девочки, которую страстно мечтал увлечь собою чуть ли не с первого класса. Но я безумно стеснялся даже приблизиться к ней! Это стеснение, этот отрицательный заряд пуританской энергии преследовал меня всё детство, всю школу, весь первый курс университета, вплоть до того знаменательного лета, когда я вкусил запретный плод и был изгнан из Рая и пал ниц перед земным, простым и самым человеческим плотским соблазном.
Я уже три дня жарился на солнце и вполне прилично загорел, точнее, покраснел, как появилась Она! Вернее их было три грации. Светлана, Надя и Марина. Марина дочь Нади, молодая очень симпатичная девушка двадцати лет, волочившая правую ножку, следствие полиомиелита. Её матушке было около сорока, и в мои годы она мне показалась бабушкой, хотя выглядела очень привлекательно — крупная красивая грудь, чуть полноватое, но весьма стройное пропорциональное тело и милое улыбчивое лицо. Светлана же являла собой молодую двадцатитрехлетнюю хищницу с длинными ногами маленькой грудью и нахальным, манящим взглядом. Она носила чрезвычайно короткие юбки и её смеющиеся светлые глаза беспрестанно искали в толпе подходящую мужскую особь. Она, естественно, первая обратила на меня внимание. На пляже она расстилала своё полотенце подле моего. Следовала за мной всякий раз в воду, когда я решал, что пора окунуться. У меня и в голове не было ничего такого, что бы связывало меня с ней. Я не видел в ней женщины, желающей разделить со мной сексуальные утехи, но только смешливую девчонку, приятного товарища по времяпрепровождению. Но однажды, вынырнув на поверхность воды в очередной раз нашего совместного купания она жалобно позвала:»Левушка! Лёвушка! Помоги!» Я обернулся и увидел, что лифчик её купальника расстегнулся, и она пытается его поймать в воде одной рукой, в то время как другою прикрывает свою обнаженную грудь. Я тут же нырнул и подхватил лифчик. Тогда же я впервые увидел белую со светло коричневыми сосками женскую грудь очень близко от своих глаз, носа и губ. Она нарочно обняла меня, сильно прижимая моё лицо к своей груди. О! Это был миг безумного волнения! Я пытался сопротивляться, но природа молодого организма победила пуританскую ментальность, и я вдруг расслабился и отдался на волю своей обольстительницы. Она потянула меня из воды на берег, чтобы потом увести в свою комнату, но я не мог выйти из воды — плавки мои распирал необыкновенно восставший детородный орган! Она рассмеялась и предложила идти строго за ней нога в ногу. Это выглядело смешно. Я краснел и потел, проходя мимо пляжников, которые все как один, казалось мне, только и смотрят на мой разбухший член.
Через минуту мы оказались у Светланы в комнате, которую она разделяла с Надей и Мариной. Но они оставались ещё у моря, и комната теперь принадлежала только нам! « «Ты первый раз… с женщиной, — несколько удивленно спросила она, стаскивая с меня плавки. ?Да,— смущенно ответил я. — О, так ты девственник! — рассмеялась она и повалила меня на постель,— Какая прелесть! Не бойся, я научу тебя всему! — Она сбросила все свои одежды, и обнаженная, поманила меня в душ. — Первый закон любви чистое приятно пахнущее тело! Поворачивайся, о, какие у тебя крепкие мышцы … и корень будь здоров, а ядра твоей пушки просто прелесть, — говоря это, она очень ласково намыленными руками гладила мои гениталии, руки, спину, ноги. Потом облила водой и высушила полотенцем. Затем потребовала от меня проделать всё тоже самое с ней. Я испытывал двойное чувство: острое желание убежать и… чтобы эта нега не кончалась до конца дней моих».
— Левушка, ты так рассказываешь, что я возбудилась…
— Вот, вот, и Светлана называла меня Левушкой.
— А как тебя ещё можно называть такого нежного, доброго… Прикоснись ко мне… чувствуешь… да?
— О, моя девочка, это правда, ты совершенно ненасытная!
— Но ты же это любишь!
— Катенька, ты мое сокровище! Ни один бриллиант не сравнится с тобой в обрамлении или без! Но ты достойна хорошего подарка, гораздо лучше, чем этот…
Лев Давидович извлек из кожаного портфеля маленькую сувенирную коробочку и протянул её Кате.
10
Следователь продолжал свою работу и в этот день пригласил на допрос Дениса Ферина, охранника, нанятого Львом Давидовичем для обеспечения постоянного контроля над домом, всеми входящими и выходящими людьми и даже только проходящими мимо.
— А что показывают камеры слежения ? Особенно та, что при главном входе? — следователь положил ногу на ногу и пристально посмотрел в глаза Дениса Ферина, охранника, ответственного за техобслуживание камер защиты.
— Она не работала… — замявшись, выдавил, наконец, из себя Ферин.
— Не работала? — лицо следователя отразило недоверчивое удивление, — Именно она-то самая главная, способная пролить свет на тайну семейной трагедии и не работала?! Вы понимаете, что вы теперь являетесь одним из главных подозреваемых? А сколько вообще установлено камер?
— Девять. — Ферин съёжился и побледнел под натиском следователя, знавшего своё дело.
— Одна при входе, дальше…
— При въезде на стоянку. За домом. У черного входа. В салоне. На лестнице, ведущей на второй этаж. На балконе. И ещё две на крыше. Все связаны с частной охранной компанией на соседней улице менее ста метров от дома.
— И все работали исправно, кроме той, что должна поставлять главную информацию, камеры при входе? И именно в этот день?!
— Может она испортилась и раньше…
— Вы не проверяете камеры каждый день?
