отутюженная рубаха и непременно галстук, часто подарок патрона. Хотя принимая дары Льва Давидовича, носил он галстуки всё же свои, старомодные, по своему вкусу, и трудно было объяснить это его врожденное упрямство. Впрочем, мода меняется и бывали времена, когда именно эти его старые галстуки выглядели весьма даже презентабельно. Да и сам Федор Иванович походил на служащего банка или деловой конторы. Он водил старую черную Волгу Льва Давидовича уже около тридцати лет так, что автомобиль превратился в часть его самого, или, по крайней мере, в члена его малочисленной семьи.
— Так что, Федор, мог бы я воспользоваться машиной отца? — приветливо обратился Артур, знавший водителя с самых первых лет своей жизни.
Федор потупил взгляд и замялся.
— Как?! — удивился Артур, — Разве его средневековая Волга не может быть предоставлена в мое распоряжение? Только на время, что я здесь! А, Федор?
— Артур Львович, это не его машина.
— Как так? А чья? — с неподдельным изумлением уставился на Федора молодой наследник.
— Моя.
— Твоя?! Ты её выкупил у отца?
— Она всегда была моей. Я сам купил её.
— Но на деньги отца.
— На свои деньги.
— Ты хочешь сказать, что отец снимал на прокат машину с водителем, с тобой, то-бишь, всю свою жизнь? Так?
— Так.
— Интересно… Это, пожалуй, объясняет, почему он не сменил свой старый драндулет на Мерс!
Федор промолчал.
— Ну, хорошо, а у тебя я могу попросить машину?
— Артур Львович, я могу вам предоставить машину только с водителем.
— С тобой, то есть?
— Точно так.
— И будешь возить меня, куда я захочу и когда я захочу, так?
— Так.
— То есть, как и отца.
— Да.
— Что ж, это может и к лучшему. Ты здесь свой, а я чужой.
— Вы не чужой.
— Для тебя не чужой, а для места этого уже чужой… А помнишь, как ты меня мальчишкой сажал за руль и давал первые уроки? Помнишь ли, дядя Федя?
— Хорошо помню.
— Ну, так поехали! Прокати меня по Невскому, а потом на Старый Невский заедем, где у нас квартира была, помнишь? А Волга-то какого года?
— Семьдесят седьмого.
— Что?! Мы же в двадцать первом веке, Федор!
— Не переживайте, Артур Львович, даром, что семьдесят седьмого, а вы вот посмотрите.
Они прошли к гаражу. Федор открыл дверь и зажег свет. Перед ними стояла блестящая, начищенная ваксом черная Волга выпуска 1977года, как будто только сошла с потока. Личный водитель Льва Давидовича нажал кнопку электронного ключа и машина, мигнув огнями, открыла двери. Артур с любопытством заглянул внутрь. Весь блок управления и щиток со спидометром и прочими показателями оставался, как у той самой старой Волги, но кожаные сиденья, с мягчайшей черной кожей, кондиционер воздуха, динамики со всех сторон, радио—диск система и антенна для переговоров по мобильному телефону говорили, что в машину вложено гораздо больше, чем можно судить по внешнему виду.
— О! — только и вырвалось у Артура.
Он посмотрел на Федора и заметил выражение чувства гордости, на этом маловыразительном обычно лице, и счастливый блеск глаз.
— Едемте, Артур Львович? — водитель распахнул дверцу перед гостем.
Артур сел со стороны, Федор занял место за рулем. Нажал какую-то кнопку под рулем и машина бесшумно завелась. Артур пытался прислушаться к работе мотора, но ничего не было слышно. Волга медленно и плавно выехала из гаража.
— Не похоже, что здесь стоит движок Волги… А, Федор?
Федор молчал и таинственно улыбался, впрочем, пытаясь придать своему лицу всегдашнюю серьезность.
13
Андрей Степанович Мартынов, полицейский следователь, вел дело не спеша, методично, вызывая на допросы всех без исключения лиц, так или иначе приближенных к покойному. Он беседовал с одними, отпускал, говорил с другими, потом вызывал снова первых. Эта его методика заставляла слабых людей бояться его, а сильных раздражала, вызывая у них постоянное беспокойство. На сей раз, он пригласил личного водителя Льва Давидовича, господина Федора Ивановича Коконина.
— Доброе утро, уважаемый Фёдор Иванович! — с самой располагающей улыбкой сел за стол напротив подследственного полицейский детектив, — Я следователь Андрей Степанович Мартынов, — он внимательно и по-прежнему весьма дружелюбно глядел на личного шофера покойного господина Фридланда .
Следователь любил проводить допросы, или, как он сам предпочитал называть их, беседы, в уютном кабинете Льва Давидовича за его столом из мореного черного дуба с картинами и зарисовками Репина, Левитана, Иванова на стенах. Это были маленькие картины, но цены им, конечно, сегодня не было.
— Здравствуйте, — спокойно и даже со скукой отвечал ему Федор.
Он был одет как всегда весьма педантично в старый, но добротный темно синий костюм, белую сорочку и старомодный синий в косую полоску галстук.
— Позвольте спросить Вас Федор Иванович, сколько лет вы обслуживали покойника?
— Услугами нашего таксомоторного парка покойный пользовался давно.
— Сколько?
— Двадцать или больше лет, — уклончиво отвечал ему водитель.
— И чего?
— Простите?
— Я спрашиваю чего ради, вы русский человек, гордый человек, столько лет угробили, прислуживая этим иноверцам? Из-за денег?
Федор Иванович замер на секунду, кровь вдруг подступила к его бледному лицу, которое, впрочем, осталось непроницаемым, даже, пожалуй, стало ещё более непроницаемым. Это, легкое покраснение его щек и ушей, было единственным, что выдало минутное волнение его души. Следователь, кажется, не обратил на это никакого внимания.
— Я таксист в парке. Мы все работаем ради денег.
— Федор Иванович, дорогой, расслабьтесь. Хотите, я принесу вам стакан воды или чаю?
— Нет, благодарю.
— Вы так напряжены, я вас понимаю, смерть патрона, следствие, подозрение, допросы, или я бы определил как беседы со мной, но… я хочу сказать вам, уважаемый Федор Иванович, — следователь подошел к стулу на котором сидел водитель и, приблизив своё лицо, тихо и твердо произнес, — я вас ни в чем не подозреваю.
Он дружелюбно похлопал по плечу водителя и вернулся за стол.
— Ну, вам уже лучше? А вы знаете, Федор Иванович, я ощущаю с вами какую-то особую легкость. Отчего бы это?
— Не могу знать.
— Я вам отвечу. Потому, что мы с вами оба восточные славяне и я вижу в вас своего партнера. Я прав, Федор Иванович?
