Путает, путает кодой чужой
Джаз голытьбы – полупьяных иллюзий.
Видимо, так уж неловок и грузен
Строй позабывший июнь-дирижер.
Но, он ведь – первый, забредший во сне,
Встав на мою болью серую сцену,
Пусть тянет струны – не сердце и вены,
Гершвину врет, а не памятью – мне…
Я потерплю скрип расстроенных мыслей,
Я потерплю гул рассохшихся дней,
Если встает, невозможным игристый,
Робкий рассветный этюд – он важней…
Я средь бемолей услышу Её –
Ту, что никак еще не называю,
Знаешь, несыгранность в джазе – не в счет.
Может, и к счастью, что кода – чужая…
Я не ставлю на...
Я не ставлю на «нет», я всего лишь считаю
Сотни лет до «зеро» на протертом сукне…
От рулетки тепло, только тонет в вине
Нарождённого свет, в небылом увядая…
В перекрестье надежд – судеб странный мираж,
Не оазис, не плен – точно зыбкая пена,
В пене нет перемен – пузыристо-нетленно
Шелестит цветом беж твой ночной антураж…
Стопку гелия мне и мечты на раскраску –
Легче воздуха чтоб, да вдоль чистых ручьев…
Чтоб бессильное «Стоп!» и кипенная новь,
Чтобы – жизни в вине, и любви – под завязку…
Зимы мельтешащая
Зимы мельтешащая волость;
Здесь кварта души – пополам.
А мне не белужится в голос
И мне не бухается в хлам.
Безропотно встала дрезина
Разъезженной жизни моей
На путь, что из «было» не видно,
Что явно из «будет» видней.
Снег крыл – нет, не матом – покоем
Ухабы размытых дорог,
Хвалилась метель легким кроем,
Смеялась: «Теперь ты пристроен!»
И сыпала мелкий горох…
А я – от Тюмени до Ровно –
Всех снова и снова люблю.
Живу... вижу свет, вижу, словно
Заштопали душу мою.
Разлук инквизиторский пояс
