А главное – ставить печать в одиночествах ваших,
Оттиск добра и свободы от жизненных пут.
Снег-затменье
Лохматый год, а он всё – первый,
Ложится саваном на нервы,
Немного чистит грязь от грязи,
Подонка белым тянет в князи,
Горит в холодных, честных – гасит,
Кресты, искря, разнообразит;
И ржёт над верой в обновленье, –
Снег-привиденье, снег-затменье.
Последняя волость
Головастой судьбе подчиненность –
Не позор, ведь зачахшая совесть
Обещает не дно, а бездонность;
Все, на что наплевать: радость, бодрость,
Фиолетовой веры побеги, –
Всё – огрехи, да те, что навеки.
Головаста судьба, головаста,
Вместо торной дороги по насту
Нас проводит: «Швыряйся, рванина,
По гнилым, индевелым равнинам,
Христарадничай крохи любови...»
И не внове всё это, не внове…
Ковыляй, духом хворая гордость.
Подчиненность – последняя волость…
Сыну – за 530 км
Когда твоим голосом телефонная трубка мне бодро говорит: «Привет, папуль!»,
Мне б – к черту, в доменную печь, больше жизнь не теребя,
Чтоб не осталось и микрона телесного от того, кто не смог из семейных бурь
Выйти и вынести – не дрянные душонку и тело свое, а – тебя…
Чтобы не было больше уха, слышащего твой вопрос,
Заданный без надежды почти: «А когда ты приедешь потом,
Через месяц, папуль, или больше?»
И зачем этот нос,
Что не может взрыхлить твои волосы перед сном…
А глаза…
Да к дьяволу эти багряные листьев озера вокруг!
К дьяволу галактики и миры, что взрываются и живут! –
Если эти пятьсот с небольшим километров, как титановый круг –
Сжали грудь, и, врезаясь, всё жмут разлукой с тобою, всё жмут…
Мне б хватило
Соловьями струилось заречье,
И, не ведая перемен,
Эта ночь расстелилась бы вечно –
Был бы самый счастливый день…
