А если бы узнали, пришло в голову Аркадию, что тогда?
– Он меня убьет, если узнает мои мысли, – Зина словно отвечала на его вопрос. – Он говорит, что волки спариваются на всю жизнь. Он сначала убьет меня, а потом себя.
На пятой кассете наклейка была удалена, а потом наклеена снова. Сначала с пленки послышалось шуршание одежды, потом она, судя по звуку, упала на пол. Мужской голос сказал «Зина». Голос был молодой и принадлежал не певцу.
– Что это за место?
– Зинушка…
– А если нас застукают?
– Шеф спит. Не волнуйся, я в курсе, кто сюда ходит.
– Не спеши. Ты как мальчишка. Как ты ухитрился притащить все это сюда?
– Ты этого знать не должна.
– Это телевизор?
– Разденься!
– А повежливей нельзя?
– Пожалуйста…
– Я не собираюсь раздеваться догола.
– Здесь тепло. Двадцать один по Цельсию, влажность сорок процентов. Самое удобное место на корабле.
– Как тебе удалось так хорошо устроиться? В моей кровати очень холодно.
– Зинушка, я в любой момент тебе ее согрею, но здесь более уютно.
– Зачем здесь койка? Ты спишь здесь?
– Мы тут проводим много времени…
– Телевизор смотрите? Ну и работа!
– Мы занимаемся умственной работой. Но хватит об этом. Давай, помоги мне чуть-чуть.
– А ты уверен, что сейчас не будешь заниматься умственной работой?
– Нет, мы ведь пока не взяли сеть.
– Сеть! Когда я познакомилась с тобой в «Золотом Роге», ты был красавчиком-лейтенантом. А теперь посмотри на себя – торчишь в трюме, воняющем рыбой! Откуда ты узнаешь, что мы берем сеть?
– Ты мало целуешься и много болтаешь.
– А вот так?
– Получше.
– А так?
– Намного лучше.
– А это?
– Зинушка!
У девушки явно не было возможности выключить запись. Магнитофон наверняка лежал в кармане куртки, которая либо валялась на полу, либо висела рядом с койкой. У Аркадия осталось две папиросы. Пламя спички лизнуло пальцы.
Ему пять лет. Лето в Подмосковье. В теплые ночи все спят на веранде, двери и окна нараспашку. В домике нет электричества. Серебристые мошки кружатся над керосиновыми лампами, и он постоянно ждет, что насекомые вспыхнут, как горящая бумага. Офицеры, приятели отца, зашли на ужин. Сталин ввел за правило начинать ужины не раньше полуночи, а завершались они поголовным пьянством. Отец Аркадия, входивший в число любимчиков Вождя народов, следовал этому правилу, однако злился, когда другие напивались. Тогда он заводил граммофон и ставил одну и ту же пластинку. Играл молдавский джаз-оркестр, сопровождавший войска генерала Ренько на Втором Украинском фронте. После освобождения каждого города от немцев оркестр в серых шинелях выстраивался на площади и играл мелодию «Чаттануга, чу- чу».
Гости пришли без жен, поэтому генерал разрешил им танцевать со своей. Офицеры были рады: ни одна из их жен не могла сравниться с генеральшей, изящной, высокой и красивой.
– Катерина, подбавь жару! – приказывал генерал.
С веранды маленький Аркадий чувствовал, как трясется пол от тяжелых сапог. Шагов матери он не слышал – она словно парила в воздухе.
Самое худшее наступило, когда гости разошлись. Родители отправились в кровать, стоящую за ширмой в дальнем конце веранды. Разговор велся шепотом, на два голоса: один мягкий, умоляющий, другой гневный, сквозь зубы. Потом весь дом раскачивался, как качели.
На следующее утро Аркадий завтракал булочками с изюмом и пил чай под березками. Появилась мать в ночной рубашке и шелковом халате с кружевами, который отец привез из Берлина. Из-за утренней прохлады она накинула на плечи шаль. По плечам рассыпались длинные черные волосы.
– Ты что-нибудь слышал ночью?
