– Какого дьявола… – начал он.
Потрясенная жена поспешно прижала к груди простыню.
– Я говорил им, что вы спите, месье, – сбивчиво оправдывался Лафит. – Сказал, что сам пойду за вами, поскольку этот человек настаивал на том, чтобы увидеться с вами и госпожой маркизой. – Он пронзил капитана д’Омона гневным взглядом. – Но мне не позволили.
– Ничего страшного, Лафит. Капитан здесь по делам, касающимся его величества, не так ли, капитан? Однако я вынужден просить вас удалить ваших людей из спальни. Лафит отведет их на кухню и накормит. Если соизволите подождать меня в гостиной, я скоро выйду и с удовольствием побеседую с вами.
Он преспокойно поднялся, не стыдясь своей наготы, и, прищурившись, холодно добавил:
– Вы испугали мою жену, к тому же мне не слишком нравится та неприкрытая похоть, с которой ваши люди смотрят на маркизу.
Себастьян просунул руки в подбитый мехом бархатный халат, поданный Лафитом, и шагнул к двери, ведущей в гостиную.
– Прошу вас, господа, – велел он, и мушкетеры немедленно повиновались.
Оставшись наедине с капитаном, маркиз негромко заметил:
– Насколько я понял, это вторжение в мой дом связано с исчезновением королевы? Разве ее еще не нашли? Я говорил жене, что она, возможно, заблудилась в нежилых помещениях замка. Что ни говори, а Шенонсо огромен.
– Ее так и не нашли, месье, – коротко бросил капитан.
– И поэтому вы решили обыскать мой дом, – усмехнулся маркиз. – Считайте, что получили разрешение.
Она налил себе и гостю вина.
Капитан д’Омон, подняв кубок, провозгласил:
– За короля!
– За короля, – отозвался маркиз, высоко поднимая свой кубок.
– Я в любом случае обыщу дом, с позволения или без, ибо, как вы сами отметили, явился сюда во имя его величества. Королева-мать, доверенная моим заботам, пропала. Король будет очень расстроен.
– Капитан, я из верных источников знаю, что король и без того расстроен, поскольку он даже не знает, где находилась его мать.
– Но я получал приказы от его величества, скрепленные королевской печатью! – нахмурился мушкетер. – Его величеству, разумеется, известно местопребывание королевы Анны!
– А вдруг вы ошибаетесь? Что, если человек, разжигающий распри в стране с тех пор, как умер отец короля, желает разлучить его с матерью? Только благодаря матери и кардиналу мальчик благополучно дожил до тринадцати лет. Вы неглупы, месье д’Омон, и понимаете, что власть развращает. Несмотря на груз обязанностей, король еще слишком молод. Разве на коронации он не просил ее величество стать его правой рукой? Моя жена присутствовала там и все мне рассказала. Спросите себя, почему эта преданная и любящая женщина ни с того ни с сего покинула сына в самый критический момент его жизни? Вряд ли стоит искать какой-то заговор среди здешних семей. Я скорее бы обратил внимание на тех, кто ищет богатства и власти, пытаясь втереться в доверие к юному королю. Это не нам, а им на руку исчезновение королевы- матери. Мы всего лишь растим виноград и делаем вино. Политика нас не интересует, и мы от нее далеки.
Капитан смутился, не ожидая таких речей, но все же упрямо настаивал на своем:
– Я должен обыскать все окрестные замки, особенно тех дам, кто вчера приезжал в Шенонсо, иначе мой долг не будет выполнен.
– Как угодно, капитан, но вы не осудите, если я вернусь в спальню?
Он поставил вино, повернулся и вышел, но не лег в постель, а подождал, пока хлопнет дверь гостиной. Для верности он выглянул и, убедившись, что мушкетер ушел, направился к жене. Та вопросительно воззрилась на него. Себастьян приложил палец к губам, лег и, обняв, стал целовать жену. Но когда широкая ладонь накрыла грудь, Отем ударила его по руке.
– Не могу, – прошептала она. – Ничего не могу, пока эти люди в нашем доме.
Себастьян поцеловал ее пальчики и смеясь кивнул.
В начале января из Парижа прибыл королевский курьер с подарком для маркиза и маркизы д’Орвиль – большой серебряной с золотом солонкой, на которой были выгравированы гербы короля и маркиза. К подарку было приложено короткое послание, всего три слова: «С благодарностью, Людовик».
В середине февраля пришло известие о том что король встретился с кардиналом Мазарини в Пуатье. Кардинал прибыл во главе войска из полутора тысяч пехоты и тысячи всадников. И немедленно стал укреплять свою власть, действуя в интересах короля: сажал в тюрьмы одних, подкупал других, одаривал третьих, стремясь усилить Францию изнутри. Те, кто пытался сопротивляться, были вынуждены признать, что Мазарини непобедим и пойдет на все ради процветания королевской власти. Всякий, кто пытался встать на его пути, будет без сожаления раздавлен.
Пришла весна, виноградники зазеленели. Лето показало, что год выдался благоприятным для вина. В начале следующего года Отем, к своему восторгу, обнаружила, что беременна. Неприятные ощущения по утрам быстро прошли, и маркиза расцвела пышным цветом. Лето она провела в саду за шитьем приданого вместе с тетушками и матерью. И смеялась, когда Жасмин заявила, что дочь выглядит такой же созревшей, как виноград ее мужа.
– Мне нравится чувствовать в себе новую жизнь, мама, – уверяла Отем. – У меня будет много детей!
Тридцатого сентября, в день второй годовщины свадьбы маркиза и маркизы д’Орвиль, Отем разрешилась дочерью. Роды были быстрыми и на удивление легкими.
– В следующем году ты получишь наследника, – пообещала она счастливому мужу, ни в малейшей степени не разочарованному тем, что у него не сын, а дочь, изящная, как куколка. – А девочку мы назовем Мадлен Мари.
– Почему? – удивился он.
– Потому, что две последние королевы, которых дала Франция Шотландии, звались Мадлен и Мария. Малышка Мадлен была дочерью короля, но умерла, не вынеся шотландских зим. Мария де Гиз – мать нашей королевы Марии Стюарт, матери Якова Стюарта. Она тоже была когда-то королевой Франции. Поэтому мы и назовем нашу дочь Мадлен Мари.
– Мадемуазель Мадлен д’Олерон, – протянул Себастьян. – Что ж, мне нравится.
Малышка была крещена отцом Бернаром и Рыжим Хью. Крестными матерями стали мадам де Бельфор и мадам Сен-Омер. К удивлению родных, Отем попросила стать крестным отцом Адали.
– Только он, – твердо объявила она. – Адали такой же добрый христианин, как все мы, и я знала его с самого рождения. Лучшего крестного для Мадлен не сыскать.
И вот теперь старик гордо стоял рядом с тетушками Отем на крестинах младенца и молился, чтобы Господь дал ему сил увидеть, как девочка вырастет. Конечно, это было бы чудом, но ведь и чудеса случаются, хоть и редко.
Прошел год, и в свой первый день рождения Мадлен выглядела настоящим пухленьким ангелочком с темными локонами и дымчато-голубыми глазами. Она уже ходила и оказалась особой весьма решительной. Ко второму дню рождения она без умолку говорила и бегала на крепеньких ножках. Родители обожали ее, как, впрочем, и все окружающие, потому что по природе Мадлен была милым ребенком, несмотря на природное упрямство и стремление во всем поставить на своем. Она действительно старалась добиться желаемого, но, надо отдать ей должное, никогда не таила зла, даже если ей отказывали в просьбе.
Отем снова ждала ребенка к весне. Но несколько дней спустя после дня рождения Мадлен с виноградников примчался крестьянин, криком призывая госпожу маркизу. Лафит, увидев людей, несущих что-то тяжелое, ахнул и попятился. Госпожа метнулась из дома, и ее отчаянные вопли огласили окрестности.
Крестьяне, тащившие Себастьяна на наскоро сколоченных носилках, внесли его в дом. Побелевшая Отем шла рядом с ними, взяв мужа за руку.
– Пошли за моей матерью, – приказала она Лафиту, – и за доктором, если таковой есть поблизости. А
