вы несите его наверх.
Мужчины уложили маркиза на постель. Лили и Оран разразились горькими слезами при виде хозяина. Но Отем полоснула их мрачным взглядом.
– Слезами горю не поможешь! – рявкнула она. – Помогите мне раздеть его. Марк, возьми у камердинера ночную сорочку хозяина. – И, наклонившись над мужем, пролепетала: – Сейчас, сердце мое, все будет хорошо. Где болит?
Он с трудом показал на грудь. Оран принесла чашу с вином, и Отем, подложив под спину мужа подушки, принялась его поить. Себастьян пил крошечными глотками.
Втроем женщины сумели переодеть его и укрыть одеялом. Себастьян слабо сжал руку жены.
– Я… умираю, – выдохнул он. – Священника…
– Я поеду, – поспешно вызвался Марк, не слушая протестов Отем. Ему было страшно признаться даже себе, что хозяин прав. Он действительно умирает.
Лакей выбежал из комнаты и нашел Лафита.
– Месье, маркиз требует священника. Где он?
– В церкви в Аршамбо, – почти всхлипнул мажордом.
Молодой слуга бросился в конюшню и, оседлав лошадь, погнал ее галопом по дороге в Аршамбо.
Отец Уго молился в деревенской церкви.
Марк, задыхаясь, сообщил:
– Наш господин, маркиз д’Орвиль, умирает. Святой отец, он молит вас приехать к нему. Возьмите мою лошадь. Я должен известить графа де Севиля, а тот отвезет меня обратно.
С этими словами он выбежал из церкви и направился прямо в замок. Выслушав печальную весть, граф приказал запрягать карету для сестер, а сам вместе с Марком отправился на конюшню за лошадьми. Не теряя времени, они поскакали в Шермон.
– Он еще жив? – первым делом осведомился граф у Лафита.
– Жив, ваше сиятельство. С ним святой отец и мадам, – пробормотал мажордом. – За госпожой герцогиней уже послали.
– Вам известно, что случилось?
– По словам работника, маркиз, как всегда, трудился вместе со всеми на виноградниках, собирая гроздья, как вдруг схватился за грудь. Лицо исказилось судорогой, и он с громким криком повалился на землю, да так и не смог встать.
– Как только мадам Жасмин прибудет, проводите ее наверх, – велел граф.
Маркиз неподвижно лежал в полутемной спальне, освещенной всего двумя свечами. Рядом бормотал молитвы отец Уго. По другую сторону сидела Отем с окаменевшим лицом, на котором жили лишь измученные глаза. Она изо всех сил сдерживала рыдания. У нее на коленях сидела двухлетняя дочь. Мадлен была не по-детски серьезна, словно понимала, что происходит нечто ужасное. Граф де Севиль ободряюще сжал плечо племянницы. Отем подняла голову и слабо улыбнулась.
– Не понимаю, – выдавила она. – Этого не должно было случиться, дядя. Как такое может быть?
– Не знаю, Отем, – вздохнул он, садясь в придвинутое Лили кресло.
Они долго молчали, прислушиваясь к затрудненному дыханию умирающего. Отем с трепетом наблюдала, как лицо мужа словно расплывается, тает под ее взглядом. Нет, это просто дурной сон! Она нещадно щипала себя в надежде проснуться и увидеть, что все осталось как прежде, как вчера.
Они были так счастливы. У них есть дети! Он не может умереть! Не может! У него есть ради чего жить!
Она вздрогнула, ощутив прикосновение холодных пальцев мужа.
– Дорогая, – шепнул он. Голос казался на удивление сильным. Но Отем, не в силах вымолвить ни слова, только смотрела в любимое лицо.
Себастьян нежно улыбнулся и из последних сил стиснул руку жены.
– Je t’aime et notre Madeline aussi, – сказал он. – Je t’aime.[10]
Глаза его закатились, и с последним вздохом жизнь покинула его.
Отем зажала рот, чтобы заглушить тоскливый вопль. Священник встал и, перекрестив усопшего, закрыл ему глаза. Оран с неожиданной заботой взяла сонную девочку у матери и поспешила в детскую. Только когда дверь за ними закрылась, Отем безутешно зарыдала, заливаясь слезами. Лили и граф растерянно взирали на нее, не зная, как помочь.
– Он умер, причастившись и получив отпущение грехов, – попытался утешить скорбящую вдову отец Уго.
– Он умер слишком молодым, и так скоропостижно! – воскликнула Отем. – Что это за Бог, который допускает подобную несправедливость? Отвечайте, святой отец, что это за Бог, отнимающий молодого человека у семьи в расцвете сил?!
– Мне трудно ответить на это, госпожа маркиза, но знаю, что у Господа на все есть причины, даже если мы в своем невежестве не видим и не понимаем их.
– Скажите это моим осиротевшим детям! – с горечью бросила Отем.
– Когда-нибудь, госпожа маркиза, вы найдете новую любовь, – уверил священник.
– Вы смеете говорить это мне сейчас?! Вон! Немедленно убирайтесь! Я больше никогда не полюблю! Никогда!
Часть третья
Госпожа маркиза. 1656–1662 годы
Глава 13
– Ты не можешь скрываться здесь вечно! – упрекнула Жасмин дочь. – Себастьян уже год как в могиле. Ты должна вернуться домой, в Шермон. Мадлен следует воспитывать в родном доме!
– Будь я мертва, разве ты не воспитала бы ее, мама? – заплакала скорбящая вдова.
– Да, но переехала бы для этого в Шермон, – твердо ответила Жасмин.
– Но ты не могла жить в Гленкирке после смерти папы, – напомнила Отем.
– Я прожила в Гленкирке свыше тридцати лет, Отем. Все дети от Лесли, если не считать тебя, рождены там. Но будь они еще малы, я осталась бы в Гленкирке после гибели Джемми. Они – Лесли и уже поэтому заслуживают жизни в родном доме. Семья Себастьяна жила в этих краях столько веков, что и сосчитать трудно. Мадлен последняя из д’Орвилей. Разве пристало ей жить в чужом доме, хотя бы в доме бабки?
– У меня в глазах все еще стоят эти сцены – как его несут на досках. Как он лежит на постели, едва дыша. Как он признается мне в любви, прежде чем уйти навеки.
Слезы лились по ее бледным щекам. Вот уже год, как никто не видел ее улыбки.
«Иисусе, – раздраженно подумала Жасмин. – Она все больше и больше погружается в собственное горе. Не думала, что Отем так слаба духом, но, нужно признать, что потеря отца, мужа и ребенка – это уж чересчур! Неужели и я так же убивалась, когда убили Джамала и у меня случился выкидыш? Не помню… это было так давно… Но она вгонит себя в гроб, если немедленно не сделать что-то».
Жасмин глубоко вздохнула, готовясь к словесному поединку.
– Завтра ты возвращаешься в Шермон, Отем, – объявила она. – Если твоя спальня навевает грустные воспоминания, закрой ее и выбери другую. Слава Богу, там немало комнат. Я поеду с тобой и останусь до тех пор, пока не придешь в себя.
– Не могу, – всхлипнула Отем.
– Кровь Христова, я уже целый год слышу твое нытье и стоны! С меня довольно, дочь моя! Воображаешь, будто слезами поможешь горю? Вернешь Себастьяна? Думаешь, что, глядя на тебя с небес, он доволен таким поведением и тем, что ты совершенно не обращаешь внимания на дочь, занятая собой и жалостью к себе? Ты не первая молодая женщина, лишившаяся мужа после четырех лет брака, и, уж конечно, не последняя, не говоря уже о том, что тысячи матерей каждый день теряют детей! Моя бабка похоронила шестерых мужей и все же каждый раз умела выжить и найти новую любовь. И с тобой будет то же. Я не прошу тебя забыть Себастьяна и то счастье, которое ты с ним обрела, но эта часть твоей жизни кончена. Ты должна идти дальше.
– Разве ты можешь меня понять! – трагически воскликнула Отем и тут же отшатнулась от пощечины. – Да как ты смеешь? – вскричала она.
– А по-твоему, моя жизнь началась только с появлением твоего отца? – рассердилась Жасмин. –
