– Да, сэр, и это было восхитительно!
– В таком случае пожелаю вам обеим доброй ночи, но, возможно, зайду позже, чтобы посмотреть, как вы устроились, – объявил он. – Завтра, перед тем как отправиться ко двору, я вас предупрежу.
Он величественно взмахнул рукой к сосредоточил внимание на кубке с вином.
– О, вы бы только посмотрели на комнаты, миледи?
Две для вас и еще одна, маленькая, для меня. И гардеробная для вашей одежды, и два камина! Я приказала принести горячей воды для ванны. В комнате перед камином поставили огромную лохань, и лакеи сейчас таскают воду.
Это настоящий дворец, миледи!
Энни, за семнадцать лет жизни никогда не выезжавшая из Фрайарсгейта, ахала и охала над всем, что увидела с тех пор, как покинула дом. Она почти бегом поднялась по широкой лестнице, ведущей к спальням.
Покои Розамунды оказались просторными, с окнами, выходившими на сады и газоны, тянувшиеся от самой реки.
Стены были обшиты панелями. Турецкие ковры устилали деревянный пол. Занавеси на окне и постели были из розового бархата с золотыми шнурами. Серебряные подсвечники стояли на столах и каминах. На буфете и столе в спальне красовались чаши с цветами. Интересно, где слуги Томаса нашли цветы в декабре?
В обоих каминах горел огонь. Им навстречу попались лакеи, выносившие пустые ведра. Из большой дубовой лохани поднимался пар. Энни поспешила добавить в воду масло с запахом белого вереска, помогла госпоже раздеться и войти в лохань. Розамунда с довольным вздохом погрузилась в воду.
– Я хочу вымыть волосы, – сказала она Энни. – Кажется, вся пыль и грязь дорог в них набилась. Голова чешется!
– Мистрис Гринлиф, экономка его милости, приставила одну из горничных мне в помощь. Все, что требуется, – дернуть за шнур, и девушка немедленно тут появится. Ее зовут Долл, – сообщила Энни. – Я развешу ваши платья, а мистрис Гринлиф говорит, что Долл пособит мне приготовить их, особенно то, которое вы впервые наденете ко двору.
– Мне понадобится совет кузена, – заметила Розамунда.
– Он странный джентльмен, миледи, но, клянусь, сердце у него доброе. Я знаю, что жизнь наша сильно усложнилась бы, не согласись он приехать за нами. Позвольте, я намылю вам волосы.
Странный джентльмен…
Розамунда улыбнулась про себя, пока Энни терла ей волосы. Она еще не составила определенного мнения о Томасе Болтоне и знала лишь, что за время их короткого знакомства она не только стала во всем полагаться на новоявленного родственника, но и испытывала неподдельную к нему симпатию. Несмотря на неудержимое красноречие, вычурные манеры, жеманство, стремление пышно одеваться и выглядеть настоящим павлином, он был добрым человеком и хорошим другом. К тому же он – ее родня. Еще один Болтон. Впервые в жизни она не боялась появиться при дворе, потому что кузен постарается облегчить ее существование и стать надежной опорой.
Вымытая, с чистыми волосами, одетая в теплую сорочку, Розамунда уютно устроилась у огня. Пришедшая Долл забрала грязное белье, застенчиво присела в реверансе перед Розамундой, и горничные, весело щебеча, упорхнули. Розамунде было тепло и спокойно, но тут в дверь постучали.
– Войдите, – откликнулась она.
– Я принес вам теплого вина с пряностями, – объявил лорд Кембридж. – Надеюсь, вам не на что пожаловаться, кузина?
– Ваше гостеприимство безгранично, Том. Не знаю, как вас благодарить.
Она взяла кубок и пригубила вино.
– М-м, как вкусно.
– И поможет вам заснуть. Розамунда, я хотел бы поговорить с вами, если у вас есть силы слушать, – серьезно начал он.
– Да, Том, в чем дело?
– Я не хочу, чтобы между нами были недомолвки, кузина. При дворе вы можете услышать сплетни обо мне, которые вас расстроят. Возможно, вы даже не поймете их смысл. Некоторые придворные, которым нечего делать, кроме как злословить, бывают крайне жестоки. Дорогая сельская кузина, я не похож на тех мужчин, которых вы до сих пор встречали. Я прав, Розамунда?
– Да, – согласилась Розамунда, гадая, что он имеет в виду.
– Я человек, которому нравятся женщины, но который не любит женщин. Вам ясно?
Его теплые янтарные глаза настороженно блестели.
– Нет, Том, не слишком, – призналась она.
– Я не завожу любовниц среди женщин, Розамунда. Сама мысль об этом мне отвратительна. Иногда, но не часто, я завожу любовника-мужчину или мальчика. Мое поведение осуждается церковью. При дворе есть те, кто знает о моих склонностях. Если среди них окажутся мои враги, а такие наверняка есть, они попытаются ранить вас, обличив меня и рассказав о моих привычках, в полной уверенности, что вы о них не знаете. Я говорю вам это не для того, чтобы шокировать вас, а для того, чтобы это не стало неприятной неожиданностью.
– О, кузен, – искренне воскликнула Розамунда, – мне не совсем ясно, и все же я приму ваши слова на веру! Вы мой родственник и были ко мне добры. Я люблю вас, как своих дядюшек Эдмунда и Ричарда. И мне все равно, что бы о вас ни толковали. Я знаю, кто вы, и мы не просто родичи, но и друзья. Это все, что мне нужно и хочется знать.
