В Уорикшире король посетил два больших замка, сначала Уорик, стоявший на большой скале, возвышавшейся над Эйвоном, затем Кенилуорт, который был ближе к Ковентри.
Много веков назад Уорик был саксонской крепостью, но после норманнского завоевания постепенно превратился в замок. В четырнадцатом веке семейство Бошемов превратило замок в то великолепное сооружение, которое сейчас видела Розамунда: гордую и величественную твердыню, в которой жили гордые и могущественные кланы.
Кенилуорт в отличие от него оказался самым романтическим, по мнению Розамунды, местом на свете. Он не был столь массивным и впечатляющим, как Уорик. Построенный в двенадцатом веке, он был обязан своей элегантностью и красой Джону Гонту, сыну короля Эдуарда III, который потратил целое состояние на замок, принадлежавший когда-то Симону де Монфору, печально известному смутьяну. Чего стоили одни окна в парадном зале! Том сказал Розамунде, что они называются эркерами.
Прибыв в Ковентри, они посетили высокую мессу в соборе. Но жители этого большого рыночного города были так счастливы принимать его величество, что гвоздем программы оказалось представление одной из знаменитых мистерий, исполненное членами местных гильдий. Мистерии ставились в Ковентри много веков и были широко известны даже во Франции и Испании. Королева рыдала, потрясенная красотой увиденного, и женщины шептались, будто такая чувствительность – верный признак того, что она снова в положении. Услышав новость, король, очень довольный, выступал среди друзей с видом напыщенного павлина.
Кортеж снова направился на север, к Ноттингему, где король и его двор должны были гостить в Ноттингемском замке. При подобных обстоятельствах улучить минуту для встреч наедине оказалось невозможным, и у Розамунды, как ни странно, стало легче на душе. Она почти влюбилась в короля, но была достаточно умна, чтобы понять: на этот раз все кончено. Как и должно быть.
В Ноттингеме король с головой окунулся в забавы и игры. Кто-то из молодых придворных познакомил его с приезжими дворянами из Франции и Ломбардии. Вскоре давние приятели его величества заметили, что тот теряет много денег на собачьих бегах, травле медведей, состязаниях в теннис и за карточным столом. Уилл Комптон понял, что молодые англичане специально втягивают короля в заведомо проигрышные пари. Гордость не позволяла Генриху отступить, и он неизбежно терял большие суммы. Увидев, что один из придворных делится выигрышем с французом, он обо всем рассказал королю. Его величество, не поднимая шума, изгнал обоих англичан вместе с иностранцами и уведомил семьи об их нечестности. После этого он вновь стал гостеприимным и добродушным, как подобало монарху.
Для Розамунды настало время покинуть двор. Она попросила кузена потихоньку сообщить королю об их отъезде, ибо хотела попрощаться с ним наедине, если это было возможно. Кембридж ухитрился привлечь внимание Генриха, когда тот возвращался с теннисного корта. Заступив королю дорогу, он отвесил элегантный поклон.
– Вы должны непременно показать мне, как это делается, – улыбнулся король.
– С радостью, ваше величество. Я думал, вам будет интересно узнать, что мы с Розамундой покидаем Ноттингем.
Она торопится домой, но хотела бы попрощаться с вашим величеством с глазу на глаз, если вы того желаете.
Генрих Тюдор покачал головой:
– Ни одна женщина не сравнится с этим теплым и любящим созданием. Том Болтон. Я не могу позволить ей остаться, но сожалею, что пришла пора разлуки. Да, я попрощаюсь с ней. Мой камердинер Уолтер скажет вам, где и когда.
Встреча была назначена на следующую полночь в маленькой комнате восточной башни замка. Уолтер сам привел Розамунду на место свидания и, впустив леди, остался за дверью. Каморка оказалась маленькой и вмещала всего два стула и стол, на котором стояли кубки с вином.
Король обнял Розамунду, и их губы встретились в страстном поцелуе.
– Как я не хочу, чтобы ты покидала меня! – прошептал он.
Розамунда, свернувшаяся клубочком у него на коленях, улыбнулась.
– Ты льстишь мне, разумеется. Но так приятно это слышать! Все же нам нужно расстаться. Кейт скорее всего снова беременна, и ее нельзя расстраивать. Она отчаянно нуждается в твоей любви, Хэл.
– Молю Бога о том, чтобы в чреве ее снова зародилась жизнь, – отозвался он, сунув руку ей за корсаж и сжимая полную грудь. – Черт! Я хочу тебя, Розамунда! Хочу взять тебя хотя бы один раз, прежде чем пройдет эта ночь!
– Но как, милорд? – спросила она, втайне тоже желая его. Ей недоставало его страсти и ласк все это время.
Он отнял руку и, расшнуровав ее корсаж, отбросил в сторону. Потом стянул с ее плеч камизу. Пальцы его скользнули под юбку, и он стал играть с ней, потирая влажную щелку, пощипывая любовный бутон и зарываясь лицом в грудь с громкими стонами желания.
О, как она желала его! И готова была стать его шлюхой навеки, если бы он только позволил, думала она, потрясенная собственными мыслями. Это настоящее безумие, но ее соки текли, стоило лишь вообразить, как он глубоко погружается в нее и как его плоть раз за разом входит все глубже.
Неожиданно он поднял ее, так что она оказалась верхом у него на коленях. Шепотом приказав ей поднять юбки, он отстегнул гульфик и опустил ее на свое восставшее, налитое кровью копье. Розамунда тихо, восторженно вскрикнула. Ее лоно сомкнулось, сжимая, удерживая, дразня.
– О-о-о, Хэл, – прохрипела она. – Заставь меня летать, мой дорогой повелитель!
И он дал ей крылья. Когда все было кончено и она с глубоким вздохом обмякла на его груди, он прошептал:
– Я никогда не забуду тебя, моя прекрасная Розамунда, моя возлюбленная госпожа Фрайарсгейта.
Он долго сжимал ее в объятиях, и прошло немало времени, прежде чем Генрих сказал:
– Мы должны покинуть наше убежище, любимая. Свидание окончено.
